Между шестью и семью - страница 3

Шофёр облокотился на руль и постарался думать о другом. Из своей стеклянной кабины он видел всю улицу. Когда-то ему было приятно сидеть так высоко и управлять этой большой машиной, рядом с которой другие автомобили выглядели букашками. Он крутил руль направо и налево, перегонял букашек и занимал удобную позицию впереди них. Пусть берегутся эти мошки, им стоит подумать о себе, ему же нечего бояться за свой автобус.

Но однажды Клод упёрся в вынырнувшее откуда-то маленькое «рено». Чуть только прикоснулся — «рено» сунулось ему под нос, и он не успел остановить автобус. Послышался хруст, — так трещит яичная скорлупа, — и задняя часть машины вдруг исчезла, смятая, как кулёк.

Не успел он понять, что произошло, как возле кабины собрался народ. Двое полицейских вытащили из «рено» толстого испуганного господина. Со всех сторон посыпалась ругань.

— До каких пор такие садисты будут ездить безнаказанно? — кричала высохшая старуха.

— Вытащите из кабины это животное! — подливал масла в огонь муж старухи, показывая на Клода.

Потом началось разбирательство случившегося, споры с полицейскими, штрафы, судебные анкеты. Когда после всего этого Клод снова сел за руль, его охватил страх. Автобус уже не казался ему надёжной машиной, он стал для него чужим существом с необузданной волей, которое каждую минуту может наброситься на толпу, движущуюся по тротуару, или подмять под себя хрупкую машину. В тот день дорога от Венсена до Клинанкура показалась ему бесконечно длинной, даже длиннее того страшного алжирского шоссе, по которому он трясся в военном грузовике, пока артиллерия Роммеля взметала вокруг фонтаны песка. Когда он добрался до последней остановки, с его лица струйками стекал пот, а рубашка прилипла к спине:

— Не пропустить ли по одной? — спросил Леон, кондуктор, но, увидев его лицо, воскликнул:

— Что это с тобой, приятель? Уж не умирать ли ты собрался?

Потом и это прошло. Теперь Клод водил машину без страха, но и без особой охоты. Он начинал рабочий день с безразличием и ждал, когда его начнёт мутить. Мутить начинало в первые же часы. Появлялся какой-то неприятный металлический привкус во рту, голова становилась тяжёлой. Его тошнило.

«Это от бензина, — думал Клод. — От отработанного. Свежий пахнет даже приятно».

Бензин и в самом деле разъедал ему лёгкие. Сгрудившиеся возле автобуса машины извергали зловонный голубоватый дым. Порой он закрывал окно, но тогда кабину заполнял ещё более неприятный запах отработанного газойля.

Его и сейчас поташнивало. Он поднял стекло, потом вновь опустил его. Может быть, это не только из-за бензина. И погода не балует. Весь день собирался дождь, но так и ни капли не упало на землю. Над железными крышами нависли свинцовые облака. Летний полдень походил на осенний вечер. Кое-где в окнах светились унылые жёлтые лампы. Город казался закопчённым, обветшалым и неприглядным, как старая изношенная одежда.

Клод расстегнул куртку, откинулся на спинку сиденья и вздохнул. Его снова охватило чувство усталости и безысходности. Словно эта пробка никогда не рассосётся, и он вечно будет сидеть среди моря застывших машин.

Наконец колонна зашевелилась. Шофёр включил скорость и тронулся почти одновременно с машинами, которые были перед ним. Нужно всегда висеть на хвосте у стоящей впереди машины, потому что стоит зазеваться, как какой-нибудь нахал тотчас вытеснит тебя. На перекрёстке Клод притормозил, выждал, когда перед ним расчистится дорога, и подогнал автобус к тротуару.

— Гар де л’Ест, сексион! — услышал он голос Леона, выкрикнувшего название остановки.

«Если тронемся сразу же, — подумал Клод, — удастся продвинуться по крайней мере ещё метров на двадцать. Только вряд ли мы сможем тотчас же тронуться».

Он слышал, как Леон ругается с пассажирами:

— Я сказал — только пять человек. Автобус переполнен. Посадка закончена, сударь. Понимаете, закончена!

Человек что-то путанно объяснял — очевидно, доказывал, что он не такой, как все. Леон раздражённо дёргал шнур звонка

«Можешь звонить сколько душе угодно, — сказал про себя Клод. — По крышам машин не проедешь.»