Мгновения счастья - страница 16
И в самом деле, Илья Тарасович и Нина Ивановна решили, что Семенова радует только возможность помочь в деле, которое поднимет промышленность степного района. Чтобы уж совсем убедить их в этом, он начал обсуждать с Ниной Ивановной, с кем ей надо встретиться в городе и о чем договориться и вообще разные детали большого начинания.
14
Ушел Илья Тарасович, совсем уверенный и празднично благостный, и настала в кабинете тишина, такая продолжительная, что Семенов подумал, что и ему тоже пора уходить. Он даже поднялся, чтобы попрощаться с Ниной Ивановной, но она вдруг предложила:
— Не уходите. Давайте пить чай. — И, не ожидая его согласия, она подошла к двери: — Светочка, самовар подогрей да завари-ка нам покрепче.
Вернулась и села в кресло напротив Семенова. И опять наступила тишина, которая не показалась Семенову напряженной. Он просто не замечал ничего, занятый своими мыслями. И даже, когда Нина Ивановна спросила его, о чем он задумался, он не сразу понял ее вопрос, а поняв, растерялся.
— Да так, — ответил он, — ни о чем существенном.
Она согласилась:
— Бывает. — И снова спросила: — Где ваши, ваша семья?
Выслушала внимательно и привычно, как всегда выслушивала своих посетителей. И тут же вынесла решение:
— Надо их скорее перевезти сюда. Довольно они настрадались.
Черноглазая Светлана принесла расписной чайник и два стакана. Поставила на тумбочку в углу, неподалеку от секретарского кресла. Украдкой зевнув в смуглую ладошку, спросила:
— Еще чего-нибудь надо?
Поглаживая горячий бок чайника, Нина Ивановна коротко посмеялась:
— Ничего не надо. Иди-ка поспи. Понадобится — разбужу.
Девушка ушла. Разливая по стаканам чай, Нина Ивановна продолжала прерванный разговор:
— Скорее перевозите своих, нехорошо человеку жить в одиночестве. По себе знаю. Нехорошо и трудно от всяких мыслей. А это плохо, когда мысли тяжелеют!
Со стаканом чая она снова села напротив Семенова и, обжигая свои пухлые губы о горячий чай, весело заговорила:
— Мой муж был старше меня годами на двадцать лет, а умом так и на все сто. Был он филолог и преподавал в нашем институте. Я педагогический окончила. Почему он выбрал меня — и сама тогда я не знала. На нашем курсе была я самая безответственная. Рта не закрывала: или смеялась, или болтала что-нибудь несусветное, или, что еще хуже, пела. Слух у меня посредственный, зато голос — на весь институт слышно. И непоседа же я была, и училась очень средне, чтобы не сказать большего. Как это он меня такую полюбил? А ведь как еще полюбил-то! Такой серьезный, такой ученый, самую легкомысленную полюбил. Весь институт удивлялся.
Ее раскосые глаза блеснули дикой удалью. «Чингисхан», — подумал Семенов, припомнив то, что говорил Сашко, и с опаской взглянул на свою собеседницу. В глазах ее были слезы. Какой уж тут Чингисхан. Просто женщина, утомленная одиночеством, в котором уже ничего не было. Когда он поднялся, чтобы поставить стакан на тумбочку, она предложила:
— Если хотите, налейте сами.
Наливая чай, Семенов спросил:
— И вы тоже полюбили его?
— Полюбила?! У нас все девчонки в него влюблялись, а я так просто до изнеможения! А началось с чего? Как всегда, я не сдала зачета. Он вздохнул.
«Плохи, — говорит, — ваши дела».
Я только глазами моргаю и не очень отчаиваюсь. Привыкла. Проморгалась и спрашиваю:
«Ну и что?»
«Придется пересдать, вот что».
А глаза, смотрю, у него веселые и какие-то решительные.
«Придете ко мне домой послезавтра».
Девчонки в общежитии говорят:
«Платье надень с вырезом, да не будь дурой. А мы с тобой пойдем, около дома подождем, нам интересно, что будет».
А мне и самой интересно, как это все получится. Я говорю:
«Вы, девчонки, с ума сошли!»
Самое-то главное, что нас всех так разволновало, то, что он никогда еще на дому зачетов не принимал. И вообще мы даже и не знали, где он живет. А тут он мне и адрес свой записал. Как тут не разволноваться? Ну, пришли мы. Девчонки внизу остались, во дворе, а я поднимаюсь по лестнице, и куда вся моя отчаянность делась? Он сам мне дверь открыл:
«А, пришли?»
А я зачетку протягиваю дрожащей рукой и говорю дрожащим голосом:
«Вот, пришла…»