Миф и реальность в литературных произведениях Дж.Р.Р. Толкиена

   В странах английского языка написано множество комментариев к творчеству Дж.Р.Р. Толкиена, и мнения расходятся диаметрально: его искусство либо восхваляется, либо гневно отвергается как ценностью не обладающее. Не имея оснований быть причисленным к прогрессивным писателям, но являясь, тем не менее, критиком определённых сторон капиталистического строя, Дж. Р. Р. Толкиен представяет некое эскапистское направление, и его работы заслуживают беспристрастного исследования.

   Эпическая трилогия Дж.Р.Р.Толкиена "Властелин колец", опубликованная в 1955 г., без сомнения, является одним из самых необычайных явлений в мировой литературе ХХ века. Ее необычность в том, что, хотя фантазии, воображаемые миры и искусственные мифы создавались (и продолжают создаваться) как в этом, так и в прошлом веках, ни один писатель до такой степени не сбивал читателя с толку подобной скрупулезностью, тщательной разработанностью и сложностью повествования, нерушимой точностью, которую Толкиен вложил в свое произведение. Море новых критических статей (до недавнего времени в большинстве своём положительных), затопившее страны английского языка, имеет истоком трилогию, у которой, помимо литературных достоинств, обнаруживается вдобавок ещё одно - она вызвала интерес к другим работам Толкиена. Поскольку целью данной статьи не является подробный и всеобъемлющий обзор его литературных достижений, но анализ взаимосвязей, с одной стороны, фантазии и мифа, и, с другой стороны, реальности, а также изложение его взглядов на теорию фантазии, то достаточно назвать лишь некоторые из его публикаций: "Хоббит, или Туда и Обратно" (1937) и "Сильмариллион" (опубликованный посмертно в 1977). Его научные труды включают два эссе: "Беовульф: Чудовище и критики" (1936) и "О волшебных сказках" (1938), где он выражает свои общие взгляды на мифологию и фантазию, нашедшие практическое выражение в его сочинениях.

   Средиземье Толкиена, воображаемый мир, созданный им, фактически начался как упражнение в лингвистике, поскольку в 1930-х годах он попытался опубликовать обзор своих "эльфийских" языков, которые ему не удалось представить широкой публике, и после этого он начал строить целый мир вокруг них - сначала исключительно из лингвистических стремлений. И если его страсть к вымышленным языкам - это сосуд, который затем придал форму материальному окружению, то его Средиземье к тому же имеет глубоко уходящие философские корни. Всю свою жизнь Толкиен был сторонником защиты природы и, подобно французскому просветителю Руссо, он, похоже, находит решение всех проблем человечества в верности природе и союзе с ней, и осуждает все попытки ее эгоистической эксплуатации. Однако одним из самых больших его недостатков является то, что для Толкиена эти идеи, нарастая, как снежный ком, обернулись открыто провозглашаемой нетерпимостью как к техническому, так и к социальному прогрессу, что проявилось в его произведениях. Как порождение своего общества, он может быть оправдан в своём выборе бегства от цивилизации (в узком смысле этого слова), но, когда он возвышал голос в гневном протесте против преимуществ технического прогресса, усматривая в них отдаление от природы, то он выглядел жалким живым анахронизмом. Деревенская атмосфера, в которой он провел свое детство, две мировые войны, которые он пережил, его общий консерватизм и строгие религиозные убеждения - все это привело к тому, что он провел всю свою жизнь, строя своеобразное убежище, чтобы вернуть в мечтах идеальный образ своего детства. Ему пришлось быть свидетелем международных и отечественных столкновений, разбивших вдребезги устои его общества и, следовательно, его элегантную башню слоновой кости. Консерватор по складу характера и по убеждениям, он не смог увидеть диалектической составляющей любого столкновения, и, таким образом, предпочел бы сохранить своего рода "статус кво", разновидность феодального общества, которое является именно тем, что он определяет как "природу" в своей борьбе против прогресса. Он, должно быть, знал о необратимости истории, но, вероятнее всего, не видел противоречия между мечтами и обусловленным курсом эволюции. Единственной альтернативой было бегство и, хотя оно не было задумано как полный уход от реальности, а, скорее, способность терпеть ее, на практике это имело то же значение, что и религиозный или социальный миф. Но все же Толкиена нельзя представлять, как самозваного пророка только потому, что в границах своей мифической фантазии он представил оптимистический гимн человечности, всему доброму, что присуще разумному человеку. Его убеждения могли бы превратить его в полного пессимиста, и все же его идеи не скорбны - он, скорее, предупреждает, что человек должен быть достаточно мудр, чтобы избежать физического и словесного разрушения. Бегство или уход представляются им как что-то, помогающее человеку противостоять любому шагу реальности, направленному на то, чтобы парализовать в нем человечность. Какой бы сюжет, метод или жанр не выбрал Толкиен, на деле результат всегда остается посвященным его бескомпромиссной преданности свободе, справедливости и великодушию, универсальным идеям для любого - идеалиста ли, материалиста, язычника, христианина или атеиста.