Михаил Коцюбинский - страница 4

Первым оценил склонности своего ученика к литературе преподаватель русского языка шаргородского училища Павел Северинович Дложевский. Прочтя в учительской своим коллегам школьную работу Коцюбинского, он воскликнул: «Это будущий писатель, будущий поэт, господа!»

В семье Коцюбинских увлекались любительским театром. В черниговском музее писателя хранится фотография, где отец снят в театральном костюме. Бабушка рассказывала нам, что он играл роль Человеческой совести в пьесе, написанной им самим по мотивам песен и дум времен казацко-крестьянских восстаний.

У Муси с детских лет было сильное влечение к природе. Он любил лежать на берегу реки и глядеть в небо. Его занимали облака, вечно живые в вечном движении. То как бы «…неслись возмущенные толпы, черные от гнева, грозные, с ревом, с грохотом ружей, со вспышками бомб, с багряными флагами». То «радостно и легко плыли веселые стайки в белых и синих воздушных покрывалах, нежные девушки, пышные женщины, розовые дети…».

А в лесу «…над головой причудливо сплетались сучья — клубки желтых змей, качались лохматые ветви, будто зеленые кресла, в которых отдыхало солнце…».

И все же не созерцательность, а решительность суждений и действий была свойственна юному Коцюбинскому. В Кукавке, куда дед попал из Бара после доноса попа Янковского, пятнадцатилетний Муся во время летних вакаций вмешался в судебное дело, стремясь помочь одному крестьянину в иске против богача. Он не побоялся осудить жульнические махинации председателя городского суда, чем завоевал себе авторитет среди молодежи и соответственно восстановил кукавского судью и мирового посредника Коробова против своей семьи. Случай этот стал одной из причин придирок к Михаилу Матвеевичу, вынудивших его впоследствии отказаться от должности в волости.

С посредником Коробовым связан еще один кукавский эпизод. Как-то, стараясь досадить Михаилу, Коробов задал ему каверзный вопрос:

— Ты кто таков?

— Творение природы.

— Но бога, как я слышал, ты ведь не признаешь?

— Бог создает чиновников, а природа — людей, — не задумываясь, отчеканил будущий писатель.

Дерзости Михаилу было у кого подзанять. Намного спокойнее жилось бы всей его семье, не будь его отец таким непримиримым ко всякому злу. Рассказывая о Михаиле Матвеевиче, бабушка с гордостью вспоминала, как решительно восставал он за правду, как не терпел насилия. С риском для жизни в 1881 году в селе Станиславчик (теперь Жмеринского района) он прятал евреев на чердаке волостного управления. Разъяренные громилы, узнав об этом, едва не убили Михаила Матвеевича. Гликерия Максимовна добрую неделю после случившегося боялась выходить из дому, она помогала прятать вещи еврейских семей в это страшное для них время.

Не по годам наблюдательный Муся глубоко уважал своих родителей за честность и сострадание к бедному люду. Эти взгляды и чувства сохранились у него на всю жизнь и наложили отпечаток на его творчество.

Жизнь на колесах, постоянные невзгоды и неуверенность в завтрашнем дне постепенно подтачивали семейные отношения. Росло раздражение, вспыхивали ссоры. Дед любил приложиться к чарке, а во хмелю становился необузданным и злым. Семейные неурядицы усугублялись еще и тем, что бабушка, вообще-то ласковая и добрая, к детям относилась неровно. Всю ее поглощала любовь к своему первенцу. Их сближали духовная чистота, тяга к прекрасному, тонкое понимание природы. О своих падчерицах — Манюсе и Зосе — Гликерия Максимовна почти совсем не заботилась.

С годами Михаил Матвеевич все более замыкался в себе, продолжая пить. Кончилось тем, что, больной и озлобленный неудачами, он бросил семью, оставив ее на произвол судьбы, и поселился в селе Тростянце Брацлавского уезда у брата. Там он и умер от туберкулеза в 1886 году.

Положение семьи стало невыносимым, хотя и до того жилось несладко. Когда детям покупали чулки — это, был праздник. В доме порой не было крошки хлеба. Бабушке приходилось изворачиваться и прибегать к разным хитростям. Положит на рассвете в постель вместо себя полено, завернутое в тряпье, чтобы малыши думали, что мать спит, а сама за это время обойдет всех соседей и каждую лавчонку, пока не выпросит в долг молока, муки и постного масла.