Михаил Кутузов - страница 4

— Москва! Вот он, конец войне.

— Императору вива!

— Франции вива! — несется со всех сторон. Наполеон в парадном наряде — синий сюртук, белый жилет. Не скрывает торжества. Победа достигнута. Шутка сказать — ключи от Москвы! Вот-вот принесут. Кому выпадало такое?

Час ждет, другой… Солнце уже не парит. В тучи ушел небосклон. В ногах и спине усталость.

Вдруг скачут офицеры, что были в Москве в разведке.

— Ваше величество, жителей нет в Москве. Ушли жители за армией.

Сдвинул Наполеон треугольную шляпу:

— А ключи?

Развели офицеры руками.

— Проклятье! — выругался Наполеон. Бросил наземь перчатки.

Думали французы: в Москве всему делу конец. Ошиблись. Настоящая война только теперь начиналась.

Запылала Москва. Куда ни глянь — везде пожарища. Москвичи жгут свои дома и покидают город. Кругом огонь. Морем огонь колышется.

Несладко врагам в Москве. Негде жить. Нечем кормить людей. Нечем кормить лошадей.

А Кутузов повел армию к калужской дороге, к селу Тарутино. Здесь стал готовиться к новым боям с французами.

Поднимаются на борьбу с французами простые люди. Опасно французам идти по дорогам. Опасно останавливаться в селах. Повсюду мстители. Крестьяне с дубинами да бабы с вилами кругом Москвы партизанят. К тому же осень на дворе. Суровая русская зима стучится в двери.

— Мира! Скорее мира! — требует Наполеон.

Посылает он в Тарутино к Кутузову своих представителей. Принял Кутузов посланников Наполеона. Заговорили о мире.

— Я хоть сию секунду, — отвечает Кутузов. Обрадовались посыльные:

— Вот и наш император желает.

Развел Кутузов руками:

— Только я всего-то солдат. Хожу под царем и Богом. А так бы хоть сегодня. — А сам незаметно кукиш французам показывает.

Уехали посланники ни с чем. Ясно Наполеону — не будет мира.

А Кутузов смекнул, что дела у французов совсем плохи.

Дал он под Тарутином бой войскам Наполеона. Опять гремят пушки. Скрестились штыки и сабли. Сила на силу опять пошла. Проиграли французы этот бой.

Едва месяц продержались французы в голодной пылающей Москве. А тут еще бой под Тарутином. Не везут посыльные мира — а зима на носу. Нет, пока есть силы — скорее домой! Началось отступление французской армии.

Весть о том, что Наполеон ушел из Москвы, донеслась до Тарутина. Хочется верить — не верится.

— Ушел?! По своей воле?!

Однако что же тут с правдой спорить. Все тут яснее ясного. Вспоминают солдаты, как покидали Москву по Яузскому мосту и не кричали «ура» Кутузову. Совестно им.

Норовят увидеть фельдмаршала, загладить свою промашку. Куда ни покажется главнокомандующий — всюду «ура» и «ура». Хоть не высовывайся из штаба!

Бегут французы. Дал Кутузов бой под Малым Ярославцем — победа. Под Смоленском, у села Красное, разгорелась новая битва.

Поначалу теснила французская гвардия отряды русских. А какая-то рота и вовсе оказалась в кругу французов. Три офицера в роте: старший убит, а другие два растерялись. Ожидает погибель солдат. А еще хуже — позорный плен.

Вдруг вышел вперед солдат Семен Перегудов:

— Братцы, не трусь! Братцы, слушай мою команду! Бей в одно место! Все разом! Бросились вслед солдаты. И пробились.

Узнал Кутузов про доблестный подвиг, назначил солдата и впредь командовать ротой. Адъютанты объясняют: мол, есть же в роте офицеры.

— Ах, и офицеры в той роте были?

— Были и есть, ваша светлость!

— Нет, были! — прервал Кутузов. — А нынче нет таких офицеров. Вернулся лишь один офицер — Семен Перегудов. А те не вернулись, — и поправил повязку, что глаз прикрывала.

Четыре дня продолжались бои под Красным. На пятый день французы бежали.

Из штаба к Кутузову гонец — молодой офицер Хитаров. Морщится Кутузов — любит приврать Хитаров, успехи преувеличивает.

— Сегодня, ваша светлость, столько-то французских солдат побито.

— При таком-то деле, ваша светлость, столько-то взято в плен.

Давно Кутузов за ним бахвальство заметил: — Выходит, с одной Бонапартовой армией уже справились? Взялись, не иначе, за другую?

Смутился Хитаров, сбавил свой пыл. Однако прошло какое-то время — он опять за то же. Разозлился Кутузов:

— Да как ты, голубчик, смеешь доносить мне, прости старика, столь беспардонную ложь!