Миклухо-Маклай - страница 23

Бой с набитым мясом ртом только пожал плечами, выпучив глаза.

Маклай рассмеялся:

— Простите, я просто пошутил. Ешьте спокойно.

— Нет, а что это может быть? — спросил с недоверием Ульсон, через силу жуя.

— Думаю, если не свинина, приправленная какой-нибудь травой, то, на худой конец, собачатина.

— Ну, собака — друг человека, — удовлетворённо отметил Ульсон, принимаясь за последний кусок. — Я так и подумал... Между прочим, собака даже чище свиньи.

Мясом им доводилось лакомиться нечасто, хотя Маклая это не смущало. Он с удовольствием удовлетворялся растительной пищей, а также рыбой. Консервы по-прежнему оставались на крайний случай.

Их домик постепенно обретал уютный вид. Для Маклая это было особенно важно: ведь он находился в этой обстановке не для развлечения и препровождения времени, а для работы. Небольшой раскладной письменный стол с микроскопом, препаратами.

Здесь же раскладной стул. Узкий проход между ящиками, поставленными в виде шкафов. Шезлонг — подарок великой княгини. На стене справа от окна и стола висит карабин, планшетка, подзорная труба, фляга, охотничий нож, полевая сумка, топор. На ящиках и в них — книги, тетради с записями и рисунками.

Таков рабочий кабинет. Всё бы хорошо, только вот потоки, которые во время почти еженощных ливней падали с кроны дерева на крышу хижины, стали всё чаще пробивать в ней дыры и щели. С потолка начинали стекать струйки, порой переходящие в ручьи. Приходилось спешно спасать прежде всего бумаги и книги, а также одежду. Подобные беспокойные ночные бдения были утомительны.

Постоянная сырость и обилие кровососущих насекомых давали о себе знать. Бой болел всё чаще и всё тяжелей. Ульсон тоже страдал от пароксизмов лихорадки. Маклаю приходилось ухаживать за ними в то время, когда сам едва держался на ногах.

Раздражало постоянное оханье больных, перемежавшееся со стонами. Однако он был за них в ответе! Перед кем? Никому на свете не было никакого дела до этих двух одиноких людей. Николай Николаевич был не только их господином, но и товарищем, спутником и руководителем в трудном походе, другом и, можно сказать, отцом родным. Правда, Ульсон был старше Маклая, но вёл себя нередко как ребёнок-переросток.

Маклай записывает в дневнике:

«У Боя, только что оправившегося от лихорадки, явилась новая болезнь — сильная опухоль лимфатических желёз в паху, отчего он движется ещё медленнее прежнего. Ульсон тоже плох. Еле-еле шевелит языком, словно умирающий, валяется весь день, ночью вздыхает и охает; вечером же, при заходе солнца, выползает и прохаживается с непокрытой головой, разумеется, украдкой от меня, так как я ему запретил выходить куда-либо без шляпы, особенно при свежем береговом ветре.

Последнюю неделю мне часто приходилось стряпать на нас троих.

Я привязан к этим двум субъектам и не могу никуда уйти из дому на несколько дней. Туземцы их нисколько не слушаются, между тем как я взглядом заставляю моих соседей останавливаться и повиноваться. Замечательно, как они не любят, когда я на них смотрю, а если нахмурюсь и посмотрю пристально — бегут».

Почему внимательный взгляд заставляет их волноваться, смущаться, испытывать страх? Говорят, некоторые люди обладают особым магнетическим взором. Но это, пожалуй, вздор. Сам по себе взгляд не излучает света или какого-то животного магнетизма. Это определённо выяснено наукой. Тогда чем объяснить, что не только дикарь, но и вполне цивилизованный джентльмен начинает под пристальным взглядом ёжиться, слегка волноваться, украдкой осматривать костюм, поправлять причёску...

Ну а как же — лектор в большой аудитории, или артист перед огромным зрительным залом, или трибун перед громадной толпой. Внимательные, напряжённые взгляды сотен, тысяч глаз должны были бы испепелить, привести в полнейшее смятение, на худой конец. Тем не менее лектор, артист или трибун ощущают не более чем волнение, а то и вдохновение.

Значит, всё дело в том, как воспринимают тебя другие люди. Если они с тобой незнакомы, твой пристальный взгляд озадачивает, вызывает тревогу прежде всего потому, что он непонятен. Люди вольно или невольно во всём ищут смысл, в особенности когда речь идёт о поведении себе подобных. Чувство это врождённое, а потому свойственно едва ли не всем представителям рода человеческого.