Микроб профессора Бакермана - страница 5
С серьезной миной осмотрев больную, он покачал головой.
— Ну, что? — спросил Бакерман.
— Бодрись, бедный друг. Дело очень плохо.
— Но что с нею такое?
Ротбейн немного призадумался, потом еще раз исследовал пациентку и сказал:
— У нее очень редкая болезнь, которая почти никогда еще не бывала в Европе, это — дагомейский кусми-кусми.
— Неужели?!
Бакерман вздохнул свободнее, избавившись от страшного подозрения, закравшегося, было, ему в голову.
— Да, это кусми-кусми, — продолжал Ротбейн, более уверенно. — Нечего и сомневаться, дорогой друг. Все симптомы на лицо: внезапность заболевания, бледность, расширение зрачков, и спазмы, чрезвычайно низкая температура тела и наступившее вот сейчас состояние каталепсии…
Он бы продолжал еще долго распространяться на эту тему, если бы тут же madame Бакерман не испустила дух.
Было восемь часов утра. Весть о страшной болезни и быстрой смерти профессорши Бакерман начала уже распространяться через Терезу, и на улице собирались кучки людей, оживленно обсуждавших это экстраординарное событие.
Сам Бакерман предался глубокому унынию: хотя диагноз Ротбейна и рассеял отчасти его опасения, но слова Жозефы насчет посещения его лаборатории продолжали сильно тревожить его.
"Ну, что если она, в припадке безумной ревности, действительно была в лаборатории и искала там письма?!"
Не имея более сил выносить мучительной неизвестности, он побежал в лабораторию.
Увы! Дверь адской комнаты была отворена, и профессор убедился с первого взгляда, что отворяли его шкап, в котором стояли флаконы с микробами; ясно было, что трогали, передвигали, переставляли и эти флаконы. Этого мало — святотатственная рука даже опрокинула тот самый сосуд с бульоном, в котором был заключен сам morti-fulgurans!
Теперь нечего было более сомневаться, что madame Бакерман заразилась страшным микробом и умерла именно от его действия. От ее трупа зараза могла распространиться на весь город и превратить его за несколько дней в одно громадное кладбище. Один Бакерман, был застрахован от этой заразы, а все остальные обитатели Брунвальда неминуемо должны были погибнуть, если не принять немедленно же каких-нибудь решительных мер.
Профессора пробирала холодная дрожь при мысли, что Тереза, Ротбейн и все ближайшие соседи, наверное, уже готовятся быть жертвами morti-fulgurans.
В ужасе он поспешил возвратиться домой и распорядился дезинфицировать весь дом сверху и донизу самыми сильными средствами, хотя сознавал, что это вовсе не поможет.
Действительно, около десяти часов утра, Тереза почувствовала жестокую головную боль. Немного погодя, появился озноб, а затем сделались судороги. В течение двух часов болезнь так прогрессировала, что к полудню Тереза уже умерла.
Бакерман присутствовал при ее агонии и окончательно убедился, что это загулял по белому свету никак ее кусми-кусми, а действительно его новооткрытый микроб morti-fulgurans. Сомневаться было невозможно: все предвиденные профессором симптомы были на лицо. Несмотря на свое отчаяние, Бакерман не мог не восторгаться энергией и интенсивностью этого микроба. Едва успел он выйти из своего заключения, как уж торжествует победу за победой. Какие-нибудь три часа — и всему конец. Сначала поражается нервная система, потом стесняется дыхание, затем следует понижение температуры и спазмы сердца, которыми все и кончается.
Как это последовательно, неуклонно и точно! О, да этот morti-fulgurans обладает феноменальной разрушительной силой и положительно неодолим. Аптекарские снадобья всего мира не могут не только уничтожить, но даже парализовать его.
Что ж теперь, однако, делать? Нужно остановить распространение заразы, но это невозможно. Следовательно, остается только смотреть, как morti-fulgurans будет продолжать свое триумфальное шествие? Нет и это немыслимо… Глядеть на это, сложа руки — чудовищнее такого положения и придумать нельзя!
Бакерман хорошо знал своего morti-fulgurans, знал, что ничто, решительно ничто не в состоянии унять его. Ведь, настоящий микроб, а не какая-нибудь только плохонькая переходная форма его, это тоже самое, что электрический свет в сравнении с жалкой сальной свечей… Пусть же так! Жребий брошен: morti-fulgurans вырвался на волю, загулял по земному шару — пусть же гуляет себе, пока самому не надоест. Делать более нечего!