Микроб профессора Бакермана - страница 6
К вечеру в городе уже было еще 17 смертных случаев от новой болезни. Аптекарский ученик, который отпускал Терезе лекарство, умер в три часа дня. В четыре часа умер Ротбейн, в пять умерли два аптекарских провизора, в шесть часов не стало четырех клиентов Ротбейна, пяти посетителей аптеки и четырех соседок Бакермана, говоривших утром с Терезой.
Наиболее читаемая местная газета дала в вечернем выпуске статью следующего содержания:
"С глубоким прискорбием сообщаем нашим читателям, что в нашем мирном городке появилась болезнь, занесенная с Востока. До настоящей минуты от нее уже умерло девятнадцать человек, и мы знаем из достоверных источников, что в разных частях города находится большое число больных. Болезнь начинается внезапно и непременно кончается смертью в течение двух-трех часов, не поддаваясь никаким средствам. Очень вероятно, что эта болезнь производится каким-нибудь еще неизвестным нам микробом, но компетентные лица утверждают, что это кусми-кусми, род заразной чумы, давно уже наблюдаемой в Дагомее. Теряемся в догадках относительно способа проникновения кусми-кусми в Брунвальд. Положим, что достаточным объяснением могла бы служить легкость сношений Германии с Африкой, но почему же остались неприкосновенными промежуточные страны? Ждем решения этого вопроса от наших гигиенистов.
Как бы то ни было, но болезнь, очевидно, страшная. Надеемся, что знания наших медиков сумеют быстро побороть ее, и что наши сограждане, славящиеся своим благоразумием, не допустят сделаться жертвами безрассудной паники."
Между тем у профессора Бакермана становилось с каждой минутой все мрачнее и мрачнее на душе. Собственно о смерти супруги он не особенно сокрушался: слишком уж мало давала она повода жалеть о ее потере! Угнетало его единственно страшно быстрое распространение эпидемии.
Он старался придумать какое-нибудь средство остановить ее, но мысли без толку бродили в его голове, не останавливаясь ни на чем существенном.
Что, в самом деле, предпринять, когда ему известно, что morti-fulgurans — неуничтожим? В обыкновенную эпидемию умирают не все пораженные болезнью, а многих она вовсе даже и не касается, да потом она, наконец, имеет же предел: вследствие постепенного истощения, микробы все более и более слабеют и в конце концов сами погибают. Но в данном случае ничего подобного нельзя ожидать. Morti-fulgurans не истощится; напротив, чем больше она будет распространяться, тем больше будет прибывать его сила, — таково уж его, исключительно ему присущее, свойство. Он заставит исчезнуть с лица земли все человечество, а сам будет продолжать царить на ней неограниченным владыкой.
В душе Бакермана поднялась страшная борьба, беспримерная еще в истории психических ощущений. Никогда еще ни один смертный не чувствовал на себе такой подавляющей своей тяжестью ответственности. Хорошо бы еще, если бы можно было прекратить зло торжественным открытием истины, но, ведь, это не приведет ровно ни к чему. Скажет он или не скажет настоящую причину возникновения эпидемии, — все равно ее не остановить. Для чего же тогда и говорить? Он охотно сознался бы во всем публично, если б можно было спасти этим хоть одну жертву, а то, ведь, нет; он напрасно отдаст имя Бакермана на вековечный позор, подвергнет его проклятию грядущих поколений… А можно разве надеяться, что хоть часть человечества выдержит разрушительную силу morti-fulgurans?
Можно еще ожидать будущих поколений?..
Профессор горько улыбнулся, когда дошел снова до заключения, что благодаря ему "грядущих" поколений вовсе и не будет.
С другой стороны, может быть, это действует вовсе и не morti-fulgurans. Ведь, Ротбейн сразу, не колеблясь, констатировал кусми-кусми. Почему бы не быть правым Ротбейну? Зачем же опровергать его, признанное вдобавок всем обществом, мнение, и делаться собственным палачом?
Нехорошо иметь претензию знать самому больше всех остальных людей науки! Ротбейн сказал, что это кусми-кусми, другие поддержали его мнение, — ну, и пусть будет кусми-кусми!
Да, ведь, и все равно — говори-не-говори, а никого этим не спасешь; поэтому лучше промолчать!