Милая Венера - страница 5

«А я захватила с собой презерватив?»

Да, захватила, хотя юный сатир не знал, что это такое, и упорно утолщался всякий раз, как я пыталась надеть его, куда следовало. Не исключено, что я наградила его боязнью кастрации на всю жизнь. А когда я, наконец, добилась своего, он не знал, куда его сунуть, и я поняла, что чувствует корова, когда фермер тычет в нее палкой. Несомненно, это был его «первый опыт», и настолько травмирующий, что, боюсь, как бы он не оказался и «последним». Бесспорно, обстановка не содействовала спокойствию его духа: дело же было в церкви. Я еще никогда в церквах не трахалась. И все время твердила себе: «Это не кощунство. Я же еврейка». Впрочем, церковь была заброшенная. Как, по-твоему, это что-то меняет? В конце концов он таки умудрился с протяжным стоном, будто испускающий дух воин, — и к лучшему. Я услышала звук приближающихся голосов, явно немецких, так что нам пришлось молниеносно одеться и начать любоваться фресками.

Полагаю, тебе хочется знать, наслаждалась ли я.

Не слишком, вынуждена я признать — ни музыки сфер, ни комет, мелькающих под моими веками.

Восторги развращения юности, как я поняла, во многом остаются теоретическими. Я все время думала:

«Пирс справился бы куда лучше», — и это меня раздражало. Ведь в минуту супружеской неверности полагается испытывать нечто другое, правда же?

Потом он был очень мил и держал меня за руку, пока водил по всем другим церквам. Не уверена, из благодарности или в надежде повторения в каждой из них. И тут возникла проблема, как, черт возьми, избавиться от него. Сделать это, обойдясь без жестокости, было не просто. Но охотник-собиратель превратился в комнатную собачку.

Я сослалась на всегда выручающую головную боль, а утром мне пришлось покинуть отель на заре, чтобы избежать сцены с Ромео. Ведя машину назад в Афины, я все время думала: «Это же нелепо! Мне тридцать пять».

От твоей нехорошей подруги с любовью и синяками, Рут.

Речное Подворье 1

Лондон W4

22 октября

Рут, миленькая.

Все так замечательно! Я даже не знала, что могу быть такой счастливой. Все грозовые тучи рассеялись. Я просто жажду рассказать тебе про дом. (По-моему, я рассказала тебе обо всем, кроме дома.) Ну, во-первых, я его люблю. Архитектор из № 7 (мой меценат!) довольно занудно объясняет мне, что стиль — ранневикторианский, но еще сохранивший легкость георгианских пропорций (чего не скажешь о его жене с ее пропорциями нефтяной вышки). Как бы то ни было, это подразумевает высокие окна, большие стекла, красивый портик и узкую прихожую. Зато передние и задние комнаты были соединены в одну огромную гостиную, куда солнце светит в обоих ее концов (не одновременно). Наверху три спальни — одна малюсенькая — и ванная, примыкающая к супружеской спальне (что делает меня супругой, а не любовницей твоим советам вопреки, верно?).

Значит, даже когда Клайв приедет домой на каникулы, тебя всегда будет ждать свободная комната, если тебе захочется сбежать из дерьмовых Афин. Затем полуподвал с тем, что стало кабинетом Гарри, еще ванная поменьше и кухня-столовая, откуда можно выйти в сад за домом, очень большой, сорок футов — я его измерила, но пока мне не до сада. Ах да, еще чердак, куда надо подниматься по опасной лестнице и через откидную крышку, откидывать которую приходится головой. Когда я попробовала в первый раз, то заполучила занозу в темя.

Единственный минус — погоди, погоди — это внутренняя отделка. Блядерский бордель, как сказал Гарри. Дерьмоцветная краска с текстурой под дерево, а на деле с текстурой под дерьмо. Но главное блюдо — потолок. То есть все потолки.

Чудесные лепные карнизы по стенам, розетка в центре. И попробуй поверить! Они РОЗОВЫЕ.

Какие-то варено-розовые, губная помада Дианы Доре. Ни один «кадиллак» не был розовее. И между текстурным дерьмом и панталонной розовостью мы ведем изысканные беседы и слушаем Моцарта. Супружеское блаженство. Само собой, когда у нас найдутся деньги, мы устроим блицкриг, но пока это Дерьмовилла.

Что еще? Ах да! Благодаря панно я знакомлюсь с окрестными женами. Они заглядывают посмотреть (и, возможно, еще раз посмотреть на меня). Нина жена архитектора, — видимо, ось здешней общественной жизни: опора местного общества охраны среды обитания, инициатор борьбы с шумом самолетов и пр. и пр. Очень милая и к тому же помешана на теннисе, как я, что замечательно. Вчера мы распили бутылку вина, и она сказала мне, что прежде выступала в «Фоли-Бержер». Судя по ее грудям, легко понять почему.