Милкино счастье - страница 10
Она знала, что ее жизнь сильно отличалась от жизни тех подруг, с которыми она училась. Тех, чьи родители были много богаче ее бедной матушки. Но мать, не покладая рук, днями и ночами строчила, штопала, вышивала чужое белье и выручала за это какие-то средства. Она экономила на многом, лишь бы ее дочь не выглядела хуже своих одноклассниц. Как ей это удавалось? В силу безоглядной беспечности, присущей лишь молодости, Людмилочка редко задумывалась о том, каких трудов это стоило рано постаревшей и поседевшей матери. Мать делала все, чтобы суровая и грязная действительность не коснулась ее детей и особенно любимой дочери. Она верила в ее светлое, обеспеченное будущее. Людмила заплакала от жалости к себе и своей матери.
«Надо взять себя в руки. Если я сбегу, мама сильно расстроится. Наступил и мой черед, помочь маме. Ладно, поживем-увидим… Как бог даст», – она перекрестилась и поцеловала свой серебряный крестик.
В коридоре раздались шаги. В дверь кто-то стукнул и, не дожидаясь ответа, отворил ее. В комнату заглянула полная рыжая женщина, лет тридцати.
– Спускайся на обед. Капитолина Ивановна зовет.
– Да, спасибо, я сейчас.
Людмила заметалась по комнате. «Господи, а что я надену к обеду? Им же не понравилось это васильковое платье… А эти, тяжелые платья Капитолины? Я в них утону».
Недолго думая, она накинула на плечи темный шерстяной платок, стараясь плотнее упрятать васильковый лиф любимого платья – мать сунула платок в чемодан, на всякий случай, для тепла, и поспешила к выходу. Когда она спускалась вниз по неширокой винтовой лестнице, с заднего двора особняка, то услышала громкий разговор, доносившийся из раскрытого окна второго этажа. Сначала раздался истерический смех, а после последовали быстрые фразы на французском и немецком языках. Говорила женщина. И тон ее голоса был очень взволнован, если не сердит. Приятный мужской баритон что-то ласково возражал, также по-французски. Людмила не разобрала эти обрывочные реплики. Но в голосе мужчины она узнала графа. Теперь точно говорил он. И уже по-русски. «Господи, да это он разговаривает со своей женой, Руфиной».
– Дорогая, ангел мой, зачем ты так кричишь? Тебе, в твоем положении, совсем нельзя волноваться.
– Кричиш-ш-ш? Я вас ненавижу, граф, – злобно ответила ему Руфина.
– Душка, ты просто не в себе…
– Сначала вы пропадаете на целую неделю…
– Господи, Руфина, ну, ты же знаешь, что я ездил в командировку от Земской управы по вопросам сиротского образования, – перебил ее супруг. – К чему все эти подозрения? Это становится невыносимо… Право, цветик мой, пойди, полежи…
– Не есть перебивать меня! – закричала графиня с сильным немецким акцентом. – Я не договорила. Сначала вы пропадаете, бог знает где. А потом приводите в дом какую-то уличную grisette[7].
– Ну, что ты такое говоришь, Руфина? – страдальчески возразил Анатолий Александрович. – Эта девушка чиста и невинна. Она только что закончила гимназические курсы. Я согласовывал ее поступление к нам с Марией Германовной, директрисой гимназии. Голубушка, ты же помнишь Марию Германовну? Я представлял тебе ее на Рождественском балу у князя В-кого… И вот она сама просила пристроить девицу…
– Я не помню всех ваших знакомых! Пока я буду носить очередное ваше дите и рожать его в муках, вы будете забавляться с этой молодой кокоткой! – прокричала она и вдруг зарыдала. И крики ее были похожи на вой сумасшедшей.
– Воды! Федор, воды! – крикнул граф кому-то.
Потом послышалась возня, звон разбитой посуды, глухие удары.
Дальше Людмила не стала слушать, она отпрянула от окна и поспешила вниз, на кухню.
«Господи, боже мой! Что делать? Графиня так ко мне настроена. Что это за дом? Господи, я пропала… Пусть граф лучше отправит меня назад, домой. Зачем такие подозрения? Зачем он предложил мне эту службу?»
Пройдя два узких коридора, она скорее по запаху кислой капусты определила то место, которое называлось кухней.
Перед ней открылось довольно мрачное помещение. Солнечный свет пробивался сюда из полукруглых стрельчатых окошек. Но даже в этот жаркий майский полдень здесь почему-то было зябко и сыро. Пахло не только кислой капустой, но и сажей и чем-то подгоревшим. Людмила чуть не упала, не заметив под ногами пару каменных ступеней, ведущих вниз, в помещение. Пока глаза привыкли к полумраку, она слушала лишь полную тишину и стук деревянных ложек.