Миллениум-мифы - страница 17

Так или иначе, но кому-то из оставшихся братьев надо было теперь залезать на освободившийся трон. По закону это должен был сделать старший – Константин Павлович, княживший в Польше. Поэтому сразу по получении в Зимнем дворце известия о смерти государя великий князь Николай Павлович, третий сын императора Павла, тотчас же (27 ноября) привел войска и народ к присяге императору Константину. Сначала это было сделано в столице, а потом почти по всей России. И даже было отчеканено несколько монет с его изображением! Но Константин, сидючи в Варшаве, об этой присяге не знал. А поскольку двумя годами раньше он заблаговременно (письменно, тайно от всех, кроме императора Александра) отказался от возможного престола (понимая, что царствующего брата, а затем и его самого могут, по славной русской традиции, отравить или задушить), то сам вместе со своей свитой в это же самое время присягнул Николаю, находящемуся в Петербурге. Сложилась комедийная ситуация: в России сразу два императора! Причем, анекдотец состоял в том, что ни один из них быть императором не хотел. Жизнь-то ведь дороже трона.

Младший великий князь Михаил Павлович начал сновать между Петербургом и Варшавой, пытаясь устранить путаницу и уговорить хоть одного из старших братьев принять-таки трон. И, в конце концов, изволил уговориться Николай. Поэтому на 14 декабря была назначена «переприсяга».

Заговорщики решили помешать войскам и Сенату принести присягу новому царю. Восставшие должны были занять Зимний дворец и Петропавловскую крепость. Царскую семью предполагалось, как минимум, арестовать, а как максимум – ликвидировать. Для руководства восстанием был избран диктатор – князь Трубецкой. Планировалось потребовать от Сената опубликовать всенародный манифест, в котором провозглашались бы отмена крепостного права, равенство всех перед законом, демократические свободы, введение суда присяжных и обязательной военной службы для всех сословий, выборность чиновников, отмена подушной подати… Благие намерения! Ответственными членами правительства предполагалось сделать известных реформаторов – графа Сперанского и адмирала Мордвинова (кстати, позднее именно эти две персоны стали главными членами суда над декабристами).

13 декабря заговорщики, воспользовавшись неразберихой, начали активную агитацию в воинских частях и ночью вывели солдат к Сенату. Два полка из казарм встали с оружием около памятника Петру Великому. К ним присоединились гвардейские матросы. Набралось всего около трех тысяч человек.

Сенат же заседал всю ночь. К 7 часам 14 октября 1925 года утра Николай был официально провозглашен императором.

Рано утром Рылеев попросил Каховского проникнуть в Зимний дворец и убить Николая. Сам он на себя роль ликвидатора брать не желал, ибо был поэт. А поэты, как известно, сражаются за свободу исключительно словесами и пачкать руки не хотят. Каховский сначала было чуть не согласился (раньше он уверенно говорил, что в таком деле на него можно положиться). Но когда услышал от Рылеева конкретное предложение, то всё же отказался, сославшись на плохое самочувствие, а про себя подумал: «Сам иди стреляй!» Рылеев, увидев дрожащие руки Каховского, понял: «Всё равно бы промахнулся». И приказал Якубовичу вести матросов Гвардейского экипажа и солдат Измайловского полка на Зимний. Но тот тоже отказался, заявив, что опасается, что при схватке может пострадать царская семья. Какая щепетильность!

Утром вокруг восставших полков образовалась огромная толпа штатских, в основном из простонародья – несколько десятков тысяч человек. Толпа орала «Да здравствует Константин и Конституция!» Хотя ни о какой конституции Константин никогда даже не заикался.

Почти все хотели видеть царём Константина, но не Николая. Во-первых, по старшинству. Во-вторых, все знали, что Николай от трона уже отказался и присягнул Константину. В-третьих, Константин был известный варвар и самодур, которого можно будет презирать, не любить и даже за что-нибудь потом свергнуть. А вот Николай был хотя солдафон, но просвещенный, с великосветскими манерами, образованный в детстве иностранными гувернёрами и начитанный в юности французскими просветителями. За что и был невзлюблен офицерством и толпой.