Миллион - страница 58
— Садись. Рассказывай все… Ничего не забудь! Все… Раненых нет?
— Нет!
— Аминь и Богу слава! Ну, ну, рассказывай!..
Княжна начала быстро рассказывать. Между тем у церкви происходило иное.
Чрез полчаса после происшествия, когда улица давно опустела и пастор, довольный отчасти, что все так разрешилось мимо него, выходил из темной церкви, причетник тушил свечи, на ступенях паперти ему попалась на глаза в полумраке сидящая фигура в блестящем костюме…
Пастор подошел ближе, пригляделся и ахнул. Это был злосчастный жених.
Шмитгоф сидел на ступени, очевидно уже давно, положив голову на руки и закрыв лицо ладонями.
Пастор позвал его… Он не двинулся и не ответил.
Старик заговорил с участием и наконец тронул молодого человека рукой за плечо. Артист наполовину очнулся и поднял голову.
— Что же это вы… Так! здесь?.. Идите! Уезжайте домой.
Артист смотрел в лицо пастора и молчал.
Лицо его, даже в сумраке вечера, сверкало белизной.
— Как вы бледны! — воскликнул участливо старик. — Идите. Войдите хоть ко мне пока…
Шмитгоф поднялся с трудом, как бы наполовину сознательно, и молча двинулся, пошатываясь, за пастором. Старик что-то говорил, но он не слушал.
Они вошли в квартиру.
— Утешьтесь. Авось все обойдется еще счастливо, — заговорил пастор. — Господин Зубов очень возмущен этим делом. Посмотрите. Он ответит, то есть князь. Есть же предел наконец, хотя бы и могущественным людям! Это соблазн! Ему прикажут возвратить вам вашу невесту.
— Возвратить! — воскликнул вдруг артист и зарыдал. — Возвратить!.. Опозоренную!
Старик вздохнул и, стоя против сидящего и рыдающего молодого человека, ни слова не ответил…
— Она погибла! Погибла! — восклицал молодой человек и взглядом как бы умолял пастора о противоречии.
Но старик, понурившись, молчал.
В тот же вечер рассказ о «неистовом деянии» князя облетел город.
Многие лица, ездившие смотреть свадьбу, были тоже очевидцами насилия над чужеземкой.
— Как? Нашлась девушка, которая не сдалась добровольно, уже постаревшему, бабьему угоднику, так он норовит силой взять! — восклицали одни.
— Да еще действует не сам, позорит военное звание, посылая на такое дело офицеров! — прибавляли другие.
— И находятся же такие низкие люди, которые согласны идти на всякое дело! — рассуждали третьи.
— Зубов должен не уступать… Помимо доброго дела, ему же пуще всех тут неприятность. Он должен спасти девочку от чудодея и ради ее самое, и ради своей амбиции.
Зубов, по дороге домой, после происшествия был несколько смущен той ролью, которую он разыграл. Ему хотелось подшутить, обвенчав княжну с другим! А вышло, что он сам попал в смешное положение! Но мог ли он думать, что князь решится на такой грубый поступок! Среди бела дня… На глазах всех.
Но когда он рассказал домашним происшествие, то отец его и братья отнеслись к делу совершенно иначе. Самый умный из них, Валерьян Зубов, решил, что дело — отличное. Лучше не надо…
— Это начало конца! — воскликнул он. — Шабаш! Дальше нельзя. Дальше его прихотничество и самовольничание идти не могут. Посмотри, что на персидской княжне — оборвется…
И Зубовы уверили брата, что непременно строго взглянут на этот поступок.
— Ты знаешь, — говорил Валерьян Зубов, — всё прощают милостиво. Одного не любят и не прощают — зловредные женщинам козни наших сердцеедов.
— Жениться на ней велят! Вот что!..
— Это только не наказанием ему будет. Он в нее как мальчишка врезался!
Братья посовещались и решили, не предпринимая ничего, ждать. Полицеймейстер должен был донести о таком крупном соблазне в столице.
Рылеев доложил наутро все подробности происшествия около кирки.
Тотчас приказано было просить князя.
Князь прислал Баура объяснить, что он очень болен, в постели, и, извиняясь, обещается через два дня явиться непременно.
Баур отвез затем письменный ответ князя.
Государыня прочла записку в несколько строк, пожала плечами и задумалась. Она думала:
«Ну как же не ошибиться простакам, да и умным на его счет? Кто же поверит, что в этой голове могут рядом зреть и умещаться: планы и предначертания самых громадных предприятий — и самые пустые и смехотворные прихоти и затеи… Высшая политика — и скоморошество, военные подвиги — и домашние шутки, дипломатические интриги — и похождения…»