Миллион Первый - страница 14

Горцы — красивый народ.

Дуки очень походил на мать. Но Басхан, брат Дуки, старше его на 4 года, был единственным в своем роде и неповторимым. Лысина на его голове сияла, а морщины на лице лучились от постоянной широкой, сверкающей золотом коронок, улыбки. Еще ярче горели глаза. Опушенные густыми ресницами, они, казалось, жили отдельной жизнью, ярко отражая ту неистощимую энергию, которой все его существо было переполнено так, что даже ходил он, приплясывая, на ходу подкидывая и тормоша своих многочисленных детей, визжащих от удовольствия, изобретая на каждом шагу что-нибудь удивительно веселое и лукавое. Обаяние, которым он обладал, было редким и неотразимым. Его неистощимые шутки пробовали повторять друзья, но в них сразу пропадала вся соль. Он был душой улицы Шекспира, улицы, прокаленной до белизны ярким солнцем, с вишнями, засыхающими на деревьях по обочинам мостовой и черными горошинами падающими в кювет; улицы, заполненной загорелыми детьми, не знающими, куда себя деть от жары. В садах ветки сгибались под тяжестью перезревших плодов. Россыпи фруктов краснели и желтели в траве. Изобилие, неведомое жителям Севера и средней полосы России, меня поражало.

Каждый год мы приезжали в отпуск в Грозный на один месяц в дом к Басхану (Борису, как многие его называли), и в каждый наш приезд его жена Раиса, качая в чеченском ага (люльке) малыша, ожидала следующего. Казалось, она совсем не отдыхала. Эта полная добродушная молодая женщина была под стать своему никогда не унывающему мужу. С утра до поздней ночи она сновала между газовой плитой и столом под навесом, покрытым клеенкой, угощая чаем с брынзой всех, кто заходил. Вся улица, их многочисленные знакомые из Грозного, из сел в любое время могли прийти в этот двор, и все их радости и печали принимали близко к сердцу.

Эта открытость и жизнь в согласии со всем миром, проявление радости по отношению к любому, кого пошлет Всевышний, удивляла и притягивала меня. Они жили просто, никому не навязывая своих убеждений и взглядов, благодаря Всевышнего за каждый новый день, за хлеб насущный, солнце над головой. Их дети совсем не болели, смуглые, на удивление красивые, они были вольными, как воздух, каждый чувствовал любовь к себе и каждый с нетерпением и любопытством ждал появления в их дружной веселой семье нового ребенка. После первой дочки и трех мальчиков пошли одни девочки. Четыре дочки подряд редко какая чеченская семья выдержит, не возроптав. Кто-то другой обязательно назвал бы «внеплановую» дочку Сацита или Тоита, что значит «перестань», «хватит», после чего, в соответствии с народным поверьем, Всевышний должен был послать сына — защитника, кормильца, воина. Но в этой семье каждую дочку встречали как невиданный дар. Они и вправду были очень хорошенькими.

Долгое время Басхан работал шофером, потом стал по совместительству еще и экспедитором. Он развозил в ящиках цыплят по самой низкой тогда цене — 1 рубль 17 копеек — по грозненским магазинам. Это внесло существенные изменения в рацион всей семьи. Тощая «синяя птица» превращалась в умелых руках Раисы в райское блюдо. Огромная сковорода шипела и благоухала на огне весь день, а жареные цыплята хрустели, как семечки, на зубах у всей улицы Шекспира. Она вместе со всеми своими обитателями, включая и бродячих кошек, можно сказать, выросла на них.

Каждый отпуск меня возили знакомить с бесчисленными родственниками по селам — в Грозном я уже знала всех.

И всякий раз женщины, внимательно осматривая меня с ног до головы, повторяли одно и то же: «Хаза ю» (красивая), как принято говорить невесте, когда видишь ее в первый раз. В следующий приезд полагалось навещать всех заново, и снова, уже в который раз, придирчиво оглядывали меня и повторяли те же слова, как бы соглашаясь с выбором. «Я, наверное, стану уже старушкой, — шутила я, — а вы по-прежнему будете прикидывать, подхожу ли я Дуки и стоило ли брать меня в жены». Оставаться вечной невестой, имея уже трех детей, было смешно, но родственники очень любили Дуки и гордились им.

Каждый вечер в доме Басхана собирались старые друзья, новые знакомые, родственники — все хотели увидеть его, сумевшего вырваться за красные флажки в «охоте на волков». Вместе пережившие тяготы изгнания, чудом выжившие там, они вспоминали только хорошее и рассказывали друг о друге веселые истории, которым не было конца. «А помнишь?..» — звучало то и дело, и снова слышались рассказы то про одного, то про другого смущенного присутствующего.