Миллион загадок - страница 29

Подползет к нему муха сантиметра на четыре, и конец мухе — мгновенный бросок, жертва не успеет и пикнуть. Передняя нога богомола — зигзаг из трех отрезков, причем средний и конечный зазубрены, как пила, и могут захлопываться, намертво — хватая жертву. Зажмет богомол добычу в своих страшных щипцах и неторопливо, с расстановкой принимается за трапезу. Тщательно пережевывает, обсасывает лакомство, из одной клешни в другую перекладывает, склоняя голову направо-налево… Потом выплюнет крылышки, почистится, свои коварные клешни-руки снова сложит, ни дать ни взять молится своему богомольему богу, чтобы тот послал ему еще мушку-другую.

Богомол тот оказался самкой вида «богомол религиозный». К осени богомолиха растолстела — мухи пошли на пользу. А однажды на оконной раме появился большой комок желтоватой затвердевшей пены. Я не стал его трогать, и комок — капсула, предохраняющая яйца богомола от врагов — пробыл на окне всю зиму.

В один из весенних дней по столу и по окнам побежали крошечные головастые бескрылые богомолята, да в таком количестве, что нельзя было представить, как они все умещались под крышу, устроенную их покойной мамой (она умерла еще осенью, вскоре после яйцекладки). Через открытое окно проворные детишки убежали наружу, чтобы подрастать на воле и караулить свои жертвы в разных уголках сада.

Теперь я знал секреты богомольей маскировки и в конце лета поймал в саду несколько больших богомолов этого же вида — наверное, моих же питомцев. Но самым интересным было то, что богомолы по окраске стали неодинаковыми — каждый замаскировался под цвет тех растений, среди которых облюбовал место для засады. Один богомол был совсем светлый, другой — буро-желтый, а остальные — ярко-зеленые.

Как-то в далеком детстве я прочитал о человеке, у которого исчезла тень. Сказка эта поразила мое воображение, и после этого я с опаской поглядывал на свою тень — цела ли, не отстала ли где от меня. Но тень вела себя как ей и положено, верно следуя за мной по полям и дорогам темным силуэтом с торчащим сбоку сачком, делаясь к концу дня, когда солнце склонится к закату, удивительно долговязой. Даже иногда мешала работать: когда случайно упадет на насекомое, которое собираюсь взять сачком, оно тотчас пугается и улетает. Приходится все время помнить о своей тени и заходить со стороны, противоположной солнцу.

Однако нашлось на свете существо, тень от которого может действительно исчезнуть.

Брел я вот так же с сачком по сухой выгоревшей североказахстанской степи. Плешины солончака перемежались седыми кустиками низкорослой полыни. Насекомых было мало, лишь редкие желтушки торопились пролететь над унылыми солонцами к синеющему вдали лесу.

Вдруг передо мной мелькнула довольно крупная сероватая бабочка. Я взмахнул сачком, но промахнулся. Еще взмах, и опять мимо: земля серая, бабочка над ней плохо заметна да летит не прямо, а мелькает зигзагами. И вдруг падает на солончак, моментально поднимает крылья, сложив их вместе, и замирает, слившись с фоном: на крыльях серо-белый сложный узор, как раз под цвет земли — такая маскировка у многих насекомых обычна. Но самое интересное: села она не как пришлось, а вдоль солнечного луча. Если бы села боком к солнцу, то крылья бы дали широкую заметную тень, а так от тени осталась лишь тончайшая черточка.

Спугиваю бабочку — она далеко не улетает, садится в нескольких шагах, надеясь на свою замечательную маскировку. Не сядет ведь на траву, выбирает светло-серую от соли плептику. И снова ориентируется по солнцу — только вдоль луча! Тени не заметно не только от крыльев, но и от туловища: бабочка плотно прильнула им к земле. Крылья же опять сомкнуты вместе, торчат вверх, но солнце освещает их с ребра скользящим неровным светом, выхватив то жилку, то слабую выпуклость — кажется, что просто комочки земли мельтешат на солнце и бабочки будто нет, ведь даже тени от нее не видно.

Вдоль солнечного луча бабочка старается сесть сразу, да не всегда это у нее получается: сядет чуть не так, солнце осветит крыло сбоку, и на земле заметна предательская тень. Бабочка тут же старается сориентироваться: немного влево повернется, вправо, снова, совсем уже чуть-чуть, влево и, прицелившись точно на солнце, замирает — незаметная, будто прозрачная. Отвести на миг взгляд в сторону — не найдешь больше бабочку.