Минер - страница 9

На этот раз, в канун 7 ноября, примерно через три недели после возвращения Минера, рыбаки, как всегда, опять не подвели нас.

Сгрузив рыбу, мы получили заветный пакет и спрятали содержимое его в один из чемоданов.

Казалось бы, в этом отношении к празднику мы подготовились, беды ждать неоткуда.

Но именно тогда, когда ее не ждешь, она приходит. Пошлая истина. Однако что поделаешь!

В тот же день накануне отбоя от радарщиков пришла радиограмма: часа четыре уже, как от них вышел на лыжах к летчикам Черт (назовем его так, потому что он оказал нам дьявольскую услугу), но туда он не пришел, а назад не явился.

Это значило, что нам следует организовать в своих окрестностях поиск.

Додумаются же люди теряться за неделю до праздника.

Составили несколько парных групп, в одну из которых включили Минера, не захотевшего сидеть в кубрике, и вышли в метель на улицу.

А метель к этому времени разыгралась отменная — самое бы время сидеть в тепле, беседуя со Старшим Лейтенантом о пляжах Ниццы.

Но ничего не попишешь. Мы поглубже натянули капюшоны канадок, туго завязали шнурки на горле и двинулись вместе с ним по зимней тропе в сторону аэродрома. (Кстати, две книги из привезенных Минером я ночью реквизировал из тумбочки Старшего Лейтенанта.)

Мы были уверены, что такой здоровила, как Черт, а личность его была нам хорошо знакома, близко от дому не застрянет. Искать его следовало, очевидно, где-то в районе тезки его — Чертова перевала, или Чертова моста, как называли его у нас. Это было самое трудное место перехода.

Тропа, о которой я упомянул выше, — условность. Мы просто знали наиболее удобные проходы в скалах. Все дороги и тропы в это время были так заметены, что при всем желании найти их было невозможно.

Ветер, ледяной, секучий, хлестал то с одного боку, то с другого, то в лицо. Ветры Заполярья вообще имеют странность вертеться вокруг каждого человека.

Примерно через час мы одолели последний подъем перед Чертовым перевалом и, притормаживая, спустились вниз. При хорошем снаряжении этот спуск — наслаждение, а тут можно было и шею свернуть.

Наши предположения оказались верными. Приблизительно на шестом километре от точки мы разглядели черный силуэт, движущийся со стороны Чертова перевала.

Пять минут — и мы были возле него.

По колено в снегу он брел с закрытыми глазами и зачем-то еще тащил за собой лыжи.

Впоследствии я часто замечал, что, попадая в такие вот или подобные обстоятельства, человек нередко делает глупости.

Он открыл глаза и увидел нас, когда мы уже остановились возле него. Сказал:

— Нога, — и начал оседать на снег.

Мы подхватили его. На лице появились первые признаки обмораживания — это мы устранили быстро. А вот с окоченевшими ногами ничего нельзя было поделать.

Поблизости ни сосенки, чтобы развести костер. А класть его на снег и разувать при тридцати градусах…

Старший Лейтенант отшвырнул палки и взвалил его себе на плечи.

Впрочем, через полкилометра он переложил его на мои плечи, решив почему-то, что так нам обоим будет удобнее.

Не знаю, скоро ли добрались бы мы до точки, но километрах в трех от нее на нас налетели добрые молодцы Минера во главе с ним самим. Теперь они уже искали нас.

Через двадцать минут показалось наше хозяйство. Мы внесли пострадавшего и уложили в своем кубрике, так как наш фельдшерский пункт, занимавший каморку рядом с камбузом, состоял лишь из аптечки и одного стула. К серьезно больным фельдшер вызывал санитарный катер.

Мы быстренько раздели спасенного, и вот тут-то произошла история, из-за которой мы единодушно обозвали его Чертом.

Надо было растирать окоченевшие руки и ноги, поэтому мы извлекли из-под кровати наш драгоценный чемоданчик, быстренько откупорили бутылку «Столичной» и по-человечески побрызгали на злосчастного радарщика.

Но тут появился и стал в дверях, молчаливо взирая на наши процедуры, Майор.

Мы, не сговариваясь, схватили из распахнутого чемоданчика оставшиеся две бутылки и стали поливать пострадавшего в три руки, как будто это мы специально ради него сбегали за водкой в ближайший, километров за двести, магазин.

Об этих двухстах километрах мы вспомнили только потом, а тут единственной мыслью было, чтобы Майор не подумал, будто мы празднуем каждый день: от годовщины до годовщины. Разве станешь объяснять: «Товарищ Майор, к празднику…»