Минус шесть - страница 11
— На кого ты тратишь деньги? — спрашивала она мужа. — На эту лахматундрию с выкрутасами?
— Ты ничего не понимаешь! — объяснил Фишбейн. — Теперь на первом месте знакомство с большевистским генералом. Раньше я страховался от огня. Почему мне не застраховаться от советской власти?
Траур принял Додю на службу в канцелярию. Она помещалась в вагоне первого класса, который стоял на запасном пути. Утром Додя перекидывал через плечо купальное полотенце и уходил на службу. Сузи махала ему рукой из вагона, подносила к губам Траура ладонь, и Додя провожал ее к реке. Дорога шла полем, и под ногами разбегались одуванчики, колокольчики и кашки. Сузи рвала цветы и, ущипнув Додю, убегала от него. Он догонял ее, робко целовал в плечи, — она подставляла губы. Они купались на открытом берегу: сперва раздевалась Сузи, и Додя закрывал глаза. Когда Сузи уплывала от берега, он сбрасывал с себя одежду и прыгал в реку. В реке качались кувшинки, над рекой звенели ласточки, и Додя говорил стихами.
Фишбейн не понимал, что происходит с Додей. Сын похудел, страдал головными болями, и под его глазами
.
синели круги. Фишбейн сводил его к доктору, а Цецилия до тошноты поила своего любимца сливками. По ночам Додя не спал, зажимал между коленями подушечку, и Сузи вставала перед ним — голая и красивая. У него пересыхало в горле, на ладонях выступал пот, и в сладкой бессонице он переживал шалости и ласки Сузи…
В магазин к Фишбейну пришел Лавров и сказал, что Петьку отправляют на фронт. Фишбейн попросил Траура, — Петьку перевели в комиссию по формированию интернациональной красной армии, и он получил месячный отпуск.
— Вот тебе крест, Арон Соломоныч, — проговорил Лавров, крестясь, — в долгу перед тобой! — и, уходя хлопнул Фишбейна по руке: — Здорово явреи делишки обделывают! Не всяк поймет, где вход, а где выход!
И, оглянувшись, он поманил пальцем Фишбейна и прошептал ему на ухо:
— Поговаривают, будто лавки хочут того, а?
Думал ли Фишбейн, что советская власть начнет такую заварушку? Он все свободные деньги всадил в большую партию тафты, рассчитывал осенью подработать, и вот — на тебе! На следующий день он бегал по городу, вертелся, как белка в колесе: искал выхода…
Фишбейн проснулся, вытянул руку из-под одеяла и взял карманные часы: было половина восьмого. Цецилия открыла глаза и нежно протянула:
— Арончик, еще совсем утро! Погрей мне спину!
Фишбейн откинул одеяло, вставил ноги в ночные туфли и воскликнул: Человека заживо грабят, а ей какое дело! Ей — погрей спину!
— Кто грабит? — спросила Цецилия, села на кровати, и чепчик ее съехал на бок. — Почему ты мне раньше не сказал?
— Сказал-мазал! — огрызнулся Фишбейн, надевая пикейную сорочку. — Поговоришь с этими махерами! Приехали в запломбированном вагоне, наговорили, наобещали, а теперь отбирают последнее! Ну, господа, Фишбейна голыми руками не возьмешь!
Он распахнул окно. Солнце, сверкающее, как медный чайник, обдало его золотым кипятком с головы до ног. Он оделся и прошел в комнату сына. Додя спал. Фишбейн сдернул с него одеяло и шлепнул рукой по мягкому месту:
— Вставай, Додька! Пора! Завтра успеешь выспаться! — утешил он сына.
Цецилия накрывала стол, на ней был розовый капот, и от нее пахло земляничным мылом. Вокруг террасы душистый горошек лез вверх по веревочкам, у ступеней жасмин осыпался белыми звездочками, и травы умывались росой. Фишбейн почувствовал прохладу и потер руки. Он сел с Додей за стол, они поели яичницы, выпили кофе, и Цецилия дала им с собой бутерброды, малосольные огурцы и ватрушки.
В поезде Фишбейн смотрел из окна. Ветер, — вот озорник! — свистел ему в уши и забирался в Додин рот. От вокзала Фишбейн нанял извозчика, поставил ногу на крыло пролетки, тыкал пальцем в спину извозчика, — извозчик нахлестывал лошадь. Фишбейна ждали у дверей магазина. Он отпер дверь. Наум, его жена, рэб Залман и Петька с шумом вошли в помещение.
— Ilia! — крикнул Фишбейн, — и, как дирижер палочкой о пульт, постучал аршином по прилавку. — Заприте дверь, завесьте окна и валяйте!
Он снял пиджак, жилет, спустил брюки, — жена Наума нырнула за прилавок. Он навертывал на себя кусок фай-де-шина, ему помогали, йотом он помогал другим, и только Наум, по причине разыгравшегося гемороя, не мог подняться со стула. Додя туго затянулся, ловил ртом воздух и подсматривал, как жена Наума, задрав юбки, обматывала себя тафтой. Рэб Залман накинул на нее непромокаемый плащ. Петька взял ее под руку, и они вышли из магазина. Они прошли мимо сторожей, наняли на углу Юшкова извозчика, и он повез их переулками к Никитским воротам. Такое же путешествие совершили все по очереди, и к вечеру в кабинете Фишбейна лежали лучшие сорта шелка, а в магазине — дешевый канаус, бракованный вельвет и линялый муслин. Наум занумеровал эти остатки, расценил и занес в товарную книгу.