Минус шесть - страница 15

Вошел Наум, покосился на рэб Залмана, вытер рукавом пот на лбу и сел напротив брата. Жизнь Наума выбилась из колеи, он не мог поспевать за людьми, и ему казалось, что они несутся рысью, галопом, вскачь — через барьер. Он не понимал, как можно жить, когда люди, как лошади, а лошади ломают ноги и околевают на улице. За старые делишки у него произвели обыск, и с тех пор он заболел автобоязнью: день и ночь стоял у окна и прислушивался, — не зафыркает ли на дворе грузовик? Он молился богу, потел и менял белье. Ночью измышлял такие ужасы, что голая жена вскакивала с кровати, выбегала в коридор и звала на помощь соседей.

— На тебе лица нет, — сказал Фишбейн. — В чем дело?

— Я совсем пропадаю! — признался Наум. — Я обливаюсь потом и схожу с ума! Что мне делать?

— Что значит: что делать? — проговорил Фишбейн, пожав плечами. — Приехали разные коммивояжеры и стали комиссарами. Люди для них вроде образчика: подошел — хорошо, не подошел — вон из прейскуранта! Это называется идея! И главное — отбирай, сажай, но живи сам! Ни себе, ни людям! У меня на службе коммунисты, — разве они живут? С голоду околевают, ходят в вонючих куртках, в обмотках! Что же удивляться, если порядочные люди бегут, куда глаза глядят!

— Я не знаю, может быть, мне тоже уехать? — спросил Наум и стал грызть ноготь. — Я бы очень хотел поехать в Палестину!

— В Палестину? — удивился Фишбейн. — Если бы я продал свой товар, я поехал бы в Париж, и только в Париж! Там Поляковы, Бродские, Жаботинские — сливки еврейского народа! Они дожидаются своего, — почему мне не дожидаться с ними? Что вы скажете на это, рэб Залман?

Рэб Залман взял кончик бороды в рот, пососал и выплюнул:

— Я скажу так, — слегка нараспев начал он, — умный банкир прячет свои деньги в разных сейфах: если в одном украдут, в другом останется. Господь бог видел, как бьют евреев, и спрятал их в разные страны: в одной убьют, в другой уцелеют!

Фишбейн улыбнулся:

— Оттого, что один еврей уедет, дело не изменится…

В дверь постучали.

…чего, чего, а евреев у нас хватит!.. Войдите! Войдите же!

— Можно? — спросил Лавров и, не дожидаясь ответа, вошел в комнату. — Я мимоходом, потолковать надоть!

— Милости прошу! — пожал ему руку Фишбейн и откинулся в кресло. — Вот, Степан Гордеич, мой брат собирается уезжать!

— А дозвольте узнать, в какие места изволят ехать?

— Куда может ехать еврей? В Палестину!

— Одобряю! — воскликнул Лавров и погладил себя по коленке. — Пущай русскай живет на русскай земле, агличанин на агличанской, а яврей на яврейской!

Наум догрыз ноготь, выбрал второй повкусней, и вдруг вспомнил, что не обедал:

— Не дай бог, чтобы вы впряглись в мою телегу! Я пойду к Цилечке, она меня покормит!

И он ушел, медленно шагая по прямой линии, как игрушечный человечек, которого завели на короткое время. Фишбейн посмотрел ему вслед и подумал:

— Хорошо, что я не такой! Неужели меня и такого шмендрика родили одни и те же родители?

Лавров пожалел Наума:

— Напужался братец, с чего так? — и спохватился:

— Дорогой, не возьмешь ли балыка, икры, семушки, молодцы привезли, а девать некуда?

— Почем?

— Сочтемся! Может ситчику или бязьки отрежешь, — жена с дочкой пообносилась!

Фишбейн подмигнул правым глазом:

— Отчего не взять — возьмем! Скажи Василию, он притащит!

Лавров встряхнул бобровую шапку и, надев, спросил:

— Слыхал, царское золото отдали немцам? А те своим большевикам по шеям наклали?

Фишбейн покачал головой.

— Ну, ладно, в другой раз! — пообещал Лавров и попрощался.

— Садитесь поближе, — пригласил Фишбейн рэб Залмана, когда закрылась дверь, — у меня есть дело: даст бог, мы заработаем!..

— Если бег захочет, — весело заговорил рэб Залман и поехал на стуле к столу, — так и метла выстрелит!

На каждой московской улице, на каждом углу — базар: торгуют пайковым хлебом, молоком, кашей, пирожками, кусочками сахара. Торгуют и следят, — не мелькнет ли вдали красная шапка милиционера. От милиции спасаются, как от дождя, — под ворота. Дождь пройдет, и опять за старое.

Узнаете ли вы сегодня рэб Залмана? Сегодня ни шабес, ни ёмтов, а на нем новый котелок, шуба с котиковой шалью, желтые лайковые перчатки, и шагает он не так, как раньше: несет высоко голову, не смотрит ни на кого и курит не какую-нибудь папиросу, — сигару курит рэб Залман! За ним по мостовой тащутся ломовые сани с упакованными кусками мануфактуры. В кармане у рэб Залмана нужные документы, тщательно написанные счета и даже немного денег. В лавке «Центроткани» его встречает Фишбейн: