Минута жизни - страница 7
Плещет пламя перед прикрытыми глазами Николая, будто машут белым полотном. Бабы на лугу выбеливают полотна: кипятком с золой в долблёных колодах парят, а потом длинные-длинные стежки расстилают по траве. Мачеха берёт один конец, подняла, колыхнула — и побежала, побежала тёплая волна, пахнущая щёлоком, полынью и коноплёй.
Только начало сереть, только начали будить Типиницы звонкие петухи, а они с дедом уже на окраине села.
— Быстрее, ну быстрее, дедушка…
— Ништо, успеем…
На лёгкой волне низко лежит белёсый туман.
— О-го-го-го!
Онего, как море — ни конца, ни края не видать. Едут на Чёртову луду. Тихо-тихо. Наконец, лодка шуршит по камышам. Приехали.
Дед раскуривает трубку и забрасывает удочки.
— Деда, а кто Кижи построил?
— Церкву-то? Построил её русский мастер из нашего Заонежья, а звали его Нестор…
— А правда, что она одним топором срублена и вовсе без гвоздей?..
— Правда, внучек, правда. Построил Нестор церкву о двадцати двух куполах осиновых, а рьяной был — буде, прокричал, силу-то она, значит, у него взяла, церква-то. Потом, будто, добавил — одной такой на Руси стояти — и бросил топор в озеро.
— А есть бог на небе, деда?
Дед долго молчит, щурит глаза, вздыхает.
— Может и есть, кто его знает… Учись, учёные, они точно знают…
По небу пошли тучи, и Онего стал менять цвета: то васильковый, то зеленоватый, то как тусклое серебро.
Проходит минута, другая, третья, и к действительности Николая возвращает слепящий огонь. Это лучи прожекторов бродят по лагерю осторожно, медленно.
…Переночевать надо служивому. Заходит в одну избу.
— Можно, хозяюшка, на ночь?
— Коль добрый человек, чего же нельзя, можно, — а у самой зрак мутный, ведьмачий. Солдату, конечно, исть хочется страх. Глядь-поглядь — бутылку увидел.
— Чтой-то у тебя?
Бабка оторопела.
— Олей…
— Ну так стаканчик налей.
— Соколик ты мой, кулик долгоногий, волк-овчинник. Раззи можна? — ляскочет старая тут.
— Шельмуешь, ведьма. Это же олей — так стаканчик налей…
Выпил солдат всю бутылку…
Хохот стоит — просто любо, чернеют гогочущие рты.
Кто-то проталкивается к огню.
— Разрешите, разрешите. Владимир Васильевич, вы здесь?
К пожилому седоватому человеку наклоняется военный, худой, в ушанке-колпаке из гимнастёрочной ткани.
— Владимир Васильевич, все восемь благополучно бежали, зря вы не доверяете центру…
— Ну ладно, успокойтесь, милейший, это уж моё дело, доверять или не доверять. Вот послушайте старика. Удивительное сочетание народной мудрости и элементарного невежества…
Николай осторожно выгреб картошку, секунду раздумывал, куда положить: за пазуху или в карманы. Вынул тряпицу, завернул в неё горячие пахнущие кругляши, расстегнул ворот и осторожно положил их под гимнастёрку.
Закончили последнюю линию колючки. Теперь запрещено подходить к проволоке и с той стороны, и с этой.
Ночь. Бродит по яме жёлтое пятно прожектора. Тихо. Притаились толстоногие вышки. Издалека доносится лай собак. Чиркнула по чёрному небу звёздочка.
Тихо. А спят ли? Нет, не все. Слишком уж темна сегодня ночь. Вот, кажется, кто-то зашевелился там, справа над обрывом. Нет, показалось. Тихо.
И вдруг крик, такой страшный и необычный, что, казалось, человек не может так кричать. Яма услыхала этот крик, закопошилась, подняла голову.
На всех вышках вспыхнули прожекторы, прорезали белыми ножами чёрную густую темень. Нашли сразу: человек висел на проволоке, закинув назад голову, под светом прожекторов лицо его казалось сине-белым. Впустую били пулемёты. Напрасно.
…Утром поднялось солнце, большое, медное. Как всегда, с правой стороны у ворот столпились люди. Они выкрикивали фамилии, названия своих сёл, номера воинских частей.
Пулемёт ударил неожиданно, и странно было видеть, как неумело разбегались по полю женщины, как, суетясь вокруг убитых, кричали дети. Срочно была вызвана «капут-команда», а после один из капутчиков «смилостивился» — добил раненых.
Страшен был этот человек: на левой щеке до самого подбородка шрам полукругом. Синеватый рубец оттянул нижнее веко, и от этого взгляд у капутчика дикий.
По шраму и кличку ему в лагере дали — Подкова.
Подкова у них вроде сержанта. В тот же день к вечеру под его началом «капут-команда» наверху у ворот, рядом с длинным курятником, обмазанным жёлтой, потрескавшейся глиной, наскоро врыла два столба, сверху прибили перекладину. В яме зашумели, задвигались. Подкова прилаживал верёвки.