Мины ждут своего часа - страница 12

— Карбышев, — крепко пожимая мою руку, говорит он. Садимся. Карбышев и сидя не теряет осанки. Чувствуется, что постоянная подтянутость привычна ему.

По просьбе Дмитрия Михайловича рассказываю об опытах массового подрыва рельсов поточным способом.

Этот способ вдвое сокращает расход взрывчатых веществ и почти в пять раз увеличивает производительность подрывных команд по сравнению со способом, описанным в Наставлении по подрывному делу.

Поточный способ подрыва — мое детище. Естественно, что я увлекаюсь и немного горячусь.

Карбышев слушает внимательно, не перебивая.

Умолкаю. Нетерпеливо жду его ответа.

Дмитрий Михайлович вскидывает брови.

— Все делали правильно, — говорит он. — Но ваш опыт подрыва, хотя и значителен, остается опытом мирного времени. А в мирное время допускается много условностей, которых не будет на войне. Следовательно, поправки придется вносить на ходу? Так?

— Мы стремились приблизиться к условиям военного времени…

— Понимаю. Но работали вы в основном с модельными шашками. Стало быть, каков будет эффект от массовых взрывов зарядов, от разлета осколков рельсов, вы сказать не можете. А знать это надо. Могу посоветовать лишь одно: дополните свои опыты, проводите тренировки и ночью, надежно обеспечив безопасность, взрывая боевые заряды. Если проверка подтвердит вашу правоту — можно будет рекомендовать поточный способ войскам. Но проверка должна быть тщательной!

Все это сказано суховато. Обращается ко мне Карбышев строго по-уставному.

— Вы еще не доделали статью? — неожиданно спрашивает он.

— Не успел…

Мой собеседник побарабанил пальцами по столу. Пальцы у него длинные, загорелые.

— Где вы воевали, товарищ Старинов? На Западном фронте не пришлось побывать?

— Нет, я был на юге.

— Крым?

— Да, и в Крыму.

Оказалось, Карбышев знает некоторых командиров, с которыми мне довелось служить, знает и те места, где проходила наша дивизия.

Разговор оживился. Дмитрий Михайлович поинтересовался, где я учился, спросил, как обстоит дело у меня с учебой теперь, есть ли в наших железнодорожных частях пособия, необходимые для красноармейцев.

Рабочий день в редакции давно закончился, а мы все говорили.

Наконец Дмитрий Михайлович встал.

— Желаю вам больших успехов. Верю, что вы их добьетесь. А статью доделайте. Бросать начатое дело не годится…

Теперь, много лет спустя, я понимаю, что Карбышев завел речь о гражданской войне нарочно, чтобы только приободрить меня. Но в тот далекий вечер нашей первой встречи я был счастлив, что со мной доверительно беседовал такой человек, что он не отмахнулся от моей работы, благословил на поиски.

Забегая вперед, скажу, что в 1934 году, будучи в Москве на учебе в Военно-транспортной академии, я без предупреждения зашел на работу к Дмитрию Михайловичу Карбышеву. Он принял меня, как старого, доброго знакомого.

Выслушав мои соображения об инженерных минах различного назначения, в особенности о минах замедленного действия, Карбышев заинтересовался ими.

— Вам надо написать на эту тему диссертацию! — горячо убеждал он.

В годы моей учебы Карбышев присутствовал на наших полевых занятиях. Вставал он одним из первых и, хотя ему часто нездоровилось (ведь уже тогда было за пятьдесят), ни разу не ушел с занятий, оставался с нами до конца, даже в самую ненастную погоду. Делал заметки, хронометрировал, охотно помогал, если к нему обращались за советом.

Никогда не забуду такой случай. При отходе от минированного объекта, где были воспламенены зажигательные трубки, один из красноармейцев споткнулся и упал. Прежде чем мы успели сообразить, Карбышев подбежал к бойцу. Отходили они уже вместе…

Я еще вернусь к светлому образу Дмитрия Михайловича Карбышева. А сейчас хочу досказать про двадцать девятый год.

Тогдашняя моя командировка в Москву надолго не затянулась. Я возвратился в полк бодрый, полный новых планов и, конечно, новых надежд.

На квартире меня ждало письмо. По адресу узнал руку сестры. Бесшабашно вскрыл конверт и окаменел. Сестра писала, что умер отец. Его уже похоронили, не чая дождаться разъехавшихся по стране сыновей…

Мы находимся в вечном долгу перед теми, кто дал нам жизнь и помог встать на ноги. Почему же мы остро вспоминаем об этом лишь после их смерти?