Мир богов. Книга 2 - страница 6

Огненный бич не давал ни секунды передышки и вскоре Ньюкта, потеряв всякое достоинство, завывала на все голоса — это были голоса боли и ужаса всех живых существ, что когда-либо звучали в ночной темноте.

Когда реальность поплыла, разорванная несогласованным временем, Золотой император яростно сверкнул глазами. Разозлённый тем, что ему помешали, он занёс пылающую огнём руку, чтобы вырвать сердце богини ночи, лишь тогда незваный посетитель соизволил заявить о своём присутствии.

«Хватит, Чак! Ты переходишь всякие границы!» — раздался бесцветный скрипучий голос, при звуках которого Ньюкта встрепенулась и приподняла голову, а затем снова уронила её на жертвенник. Прося о помощи, она жалобно заскулила; на большее у неё не хватило сил.

Хаос, обретший материальную форму, внимательно глянул на Золотого императора и подавил тяжёлый вздох. Он не любил брать на себя роль судьи, — ведь по большому счёту все боги были ему родными, в той или иной степени. И вообще, его абсолютно не волновало творят они добро или зло, но, как у всякого родителя, у него были свои любимчики. Слабостью демиурга были олимпийцы, да и Ньюкта была одной из его первых детей. Он до сих пор помнил, как черноволосая красавица открыла глаза и просияла радостью при его виде.

Поскольку в человеческом облике Хаосу были свойственны человеческие чувства, он, чтобы гнев не затуманил ему голову, старался не смотреть на истерзанную дочь. Тем не менее он не оставил её в бедственном положении и слегка повёл ладонью. Цепи и жертвенник тут же исчезли и Ньюкта, плача от облегчения, забилась в тёмный угол. Уйти она не посмела, боясь гнева уже двоих — отца и Золотого императора.

— Давай поговорим.

Хаос уселся в кресло, созданное Золотым императором, и бросил на него насмешливый взгляд: подушка под его задом не уступала по жёсткости камню.

— Вижу, ты ещё не до конца освоил магию созидания, — заметил он.

— Тебе показалось, — буркнул Золотой император и, сев в кресло, внутренне поморщился. Когда он пребывал в раздражённом состоянии, ему действительно плохо давалась магия созидания.

— Тебя что-то беспокоит? — забавляясь, поинтересовался Хаос, который не остался в долгу и постарался, чтобы сиденье под императорским задом было не просто каменным, но и крайне неудобным.

— Ничего такого, с чем бы я ни справился, — процедил сквозь зубы Золотой император, чувствуя, как каменный шип, который упирался ему в самое уязвимое место мужского организма, с каждым мгновением становится всё острей. Взяв себя в руки, он убрал неровности кресла и мрачно воззрился на могущественного гостя.

— Так о чём ты хочешь поговорить? — он поднял руку в упреждающем жесте. — Прото, даже не начинай! Я достаточно прощал твою олимпийскую банду, но они воспринимают моё миролюбие как слабость. На этот раз твои любимчики получат сполна. Кто глух к доводам разума, тот всегда получает по зубам.

Хаос внутренне поморщился: дела обстояли хуже, чем он ожидал. Судя по настрою, Золотой император не собирался идти на уступки, и просить его о снисхождении было бесполезно.

— В таком случае, давай поговорим о тебе, — демиург слегка подался к властителю Фандоры и вперил острый взгляд в его каменно-неподвижное лицо. — Чак, что тебя беспокоит? И давай без отговорок! Моя дочь тебе не собака, чтобы вымещать на ней свою злобу.

— Пусть скажет спасибо, что осталась жива! — Золотой император с глухим рычанием оскалил зубы. — Я уничтожу любого, кто тронет мою семью, так и передай подлым выродкам, что кусают руку, которая их кормит. Знал бы, что с олимпийцами будет столько проблем, оставил бы их на Земле. Пусть бы загнулись от людского неверия.

Под влиянием гнева Золотой император не вполне владел собой, и Хаосу удалось проникнуть внутрь его сознания. Эпизод со смертной дочерью, отданной богине земли Тонанцин, открыл ему истинную причину его дурного настроения: «Вот оно что! Чак хочет, но не может вырвать девчонку из сердца. Странно! Раньше он не отличался сентиментальностью».

Хоос пытливо глянул на своего непростого собеседника: он искал скрытые мотивы за его поступком, но ничего не увидел, кроме яростного желания спасти дочь. Именно это обстоятельство вызвало у него тревогу. Слишком уж могущественным существом был Золотой император, чтобы безнаказанно нарушать собственный обет, который, вплетясь в основу созданного им мироздания, стал одним из его непреложных законов.