Мир обретённый - страница 21

— За нос, — автоматически поправила Алли, о чём сразу же пожалела.

— Ты, наверно, рассчитывала, что те, кто водрузил сюда эту церковь, нападут на поезд и освободят тебя?

Алли не стала отвечать... потому что именно на это она и рассчитывала.

— Прошу меня извинить, — сказал Милос, — но пока ты торчишь тут пугалом, от тебя больше пользы. — После чего он обернулся к другим. — Я желаю, чтобы все, кто попадётся нам на пути, знали — с нами шутки плохи! Я желаю, чтобы все, кто увидит этот поезд, боялись. Мы должны приводить их в ужас!

— Их? — спросил Спидо. — Кого — их?

— Нам понадобилось пятьдесят послесветов, чтобы убрать отсюда эту церковь, — пояснил Милос. — Сколько, ты думаешь, людей нужно, чтобы пронести её вокруг озера сюда?

Спидо ничего не сказал. Ему, по-видимому, было страшно даже задуматься над ответом.

Алли бешено брыкалась, когда Лосяра и Хомяк водворяли её обратно на паровоз, но всё без толку.

— Думаешь, если привяжешь меня вот так, то это их сильно напугает? Кто бы это ни был, они нас не боятся, и они не хотят, чтобы мы шатались по их земле!

Милос ответил тем, что отвернулся к толпе и провозгласил своим самым громким, самым властным тоном:

— Я объявляю эту территорию владениями Мэри Хайтауэр!

Ликованию толпы не было предела.

— Теперь это они здесь чужаки, шатающиеся по нашей территории, — сказал Милос Алли. — Кто бы эти самые «они» ни были.

И с Алли, вновь привязанной к передку паровоза, но теперь вверх ногами, поезд продолжил свой путь вперёд. А церквушка рядом с полотном, окончательно проиграв своё сражение с земным тяготением, утонула, словно потерпевший крушение корабль, в зыбучей почве живого мира.

В Междумире не дуют ветры. Во всяком случае, естественного происхождения. Ни предвещающего зиму норд-оста, ни ласкового летнего зефира. Даже междумирные деревья с их колышущимися и шепчущими кронами движутся сами по себе, управляемые памятью о давно ушедших ветрах.

Это не значит, что в Междумире нет атмосферы — она есть. Здешний воздух — это продукт живого мира, он состоит из множества слагаемых. Первых вдох ребёнка и последний выдох славно пожившего старика; наэлектризованный воздух надежд, наполняющий стадион перед началом игры, и гудящий от радостного напряжения воздух перед началом концерта любимой рок-группы — всё это переходит в Междумир. Если кто-то где-то пукнет, а кто-то другой рассмеётся над этим; если кто-то глубоко вздохнёт, глядя на величественный рассвет — то всё это перейдёт в Междумир. Но не только. Каждый вскрик безвинной жертвы и каждый всхлип скорбящего тоже сохраняются в вечности.

Нет, так происходит не с каждым вдохом-выдохом; но те из них, что получают особый смысл — неважно, плохой или хороший — вселенная не забывает. Всё это смешивается и образует воздух, которым, случается, дышат послесветы; воздух, напоённый чувствами и незабываемыми впечатлениями.

И поскольку эти моменты в гармонии с вечностью, то воздух в Междумире не движется, ветры не дуют. Ты наверное, спросишь: а как же тогда может «Гинденбург», самый большой в мире дирижабль, пересечь Атлантический океан, если его не несут небесные течения? Ответ очень прост: зачем нужен естественный ветер, дующий на восток, если есть сверхъестественный?

— «На железной на дороге проливал я пот!»[9]

В тот день, когда Мэри нанесла поражение Нику и её армия захватила его поезд, в небеса над Мемфисом взмыл гигантский воздушный корабль «Гинденбург» — прежнее средство передвижения Небесной Ведьмы. На борту находилось только двое послесветов: маленький машинист паровоза, известный под именем Чух-Чух Чарли, и Джонни-О. Они были преданными друзьями Ника Шоколадного Огра, и оба оказались в неподходящем месте в неподходящий час.

— «На железной я дороге работал днями напролёт!»

Кабина пилота пустовала; поскольку она была заперта на замок, а ключа к нему у наших героев не было, то управлять дирижаблем оказалось невозможно. Двигатели молчали, руль заклинило — и такое положение, по-видимому, будет сохраняться ещё неопределённо долго.