Мир, полный слез - страница 22

Она прошла мимо фотографа, не обращая внимания на его заинтересованный взгляд. Несмотря на то что он был женат и имел четверых детей, а может, именно поэтому у него была слава бабника. От него пахло виски.

– Боюсь, ничего, сэр. Машину забрали, и предварительный отчет будет завтра или послезавтра. А кроме этого…

Сорвин кивнул.

– Хорошо-хорошо, констебль. – Он допил чай и посмотрел на патологоанатома. – Когда вы будете готовы, доктор?

Она продолжала пить чай с видом примадонны, ожидающей своего выхода.

– Когда допью чай, инспектор, – с небрежным видом откликнулась она.

Сорвин скорчил гримасу, посмотрел на часы и, убедившись, что уже поздно, окинул взглядом присутствующих. Они тоже мечтали покончить с этим и тоже считали, что она ведет себя по-свински, но никто из них не осмелился открыть рот. Прошло еще шесть минут, в продолжение которых доктор Аддисон поглощала свой чай, и лишь после этого она поднялась и промолвила:

– Если вы не возражаете, я пойду переоденусь.

И она вышла из кабинета, оставив в нем поникших представителей полиции и прокуратуры. Лишь когда за ней захлопнулась дверь, Сорвин выругался:

– Вот наглая стерва!

– Да, такую не оседлаешь, – добавил фотограф.

– Если только ей вовремя рот не заткнуть, – кивнул представитель прокурора.

Сорвин рассмеялся.

– Думаю, она не преминула бы прокомментировать это предложение и указать, что и как надо делать.

– Ты хочешь сказать, что это можно делать разными способами? – с серьезным выражением лица осведомился фотограф.

– А ты что, не знал? – поинтересовался представитель прокурора. – Для этого совершенно не обязательно прибегать к наркотикам.

Все расхохотались.

Фетр, с одной стороны, не могла одобрить подобное поведение, а с другой, не могла не разделить общего веселья. Никто не замечал ее присутствия, и она не могла понять, связано это с ее незначительностью или с тем, что она была полицейским, а следовательно, своим парнем.

Затем Сорвин встал и вышел из кабинета, и остальные последовали за ним в порядке служебной иерархии. Фетр замыкала шествие. Они вышли в коридор и двинулись к хранилищу, одна из стен которого была занята холодильными камерами. Там все надели одноразовые халаты и бахилы.

– Ты можешь не ходить, если не хочешь, – отведя Фетр в сторону, промолвил Сорвин.

Она вздрогнула от удивления.

– Думаю, тебе не часто приходилось видеть вскрытия, а хуже нашего случая и придумать трудно.

– Ну, я действительно никогда не видела обгоревших тел…

– В общем, решай сама.

В других обстоятельствах Фетр наверняка расчувствовалась бы оттого, что такое количество людей заботится о ее благополучии. Она уже достаточно проработала в полиции, чтобы знать: здесь редко кто думает о чувствах окружающих.

– Спасибо, сэр, но, думаю, мне надо привыкать к подобным вещам, – ответила она. Это прозвучало несколько высокомерно, и она вдруг испугалась, что обидела Сорвина. Поэтому она поспешно улыбнулась и добавила: – Я вас не подведу.

Он тоже ответил ей улыбкой, что случалось чрезвычайно редко.

– Ладно.

Впустивший Фетр служитель открыл дверь в секционную и провозгласил:

– Дамы и господа, мы готовы.

– Спасибо, Стивен, – ответил Сорвин, заходя внутрь.

Фетр сделала глубокий вдох и последовала за ним. Вначале ей ничего не было видно из-за широкой спины Сорвина, а затем он сделал шаг в сторону, и она услышала шепот:

– Если ты до сих пор считала образцом «Безмолвного свидетеля»,[10] то посмотри, как работает «леди Куинси».[11]

Это заставило Фетр обернуться и улыбнуться Стивену, зато когда она устремила взгляд на объект внимания «леди Куинси», на лице ее отразился ужас и она опустила голову.

Она полагала, что виденное ею, пусть и отрывочно, в лесу, должно было подготовить ее к зрелищу, представшему ей сейчас. Она думала, что, как и во всех фильмах ужасов, самое жуткое происходило в воображении, и разоблаченный монстр уже не столь страшен.

Однако она ошибалась.

Извлеченный из полутьмы леса и помещенный в стерильный, ярко освещенный мир секционной морга, этот монстр ничуть не утратил своего чудовищного вида. Более того, он словно наслаждался предоставленным ему эксклюзивным местом. И самое ужасное заключалось в том, что когда-то это чудовище было человеком. Изогнутая поза и лишенный губ рот, словно взывавший о помощи, красноречиво свидетельствовали о невыносимой боли. Несколько уцелевших участков кожи позволяли различить в этой жуткой находке человека, в одиночестве встретившего ужасную смерть.