Мир приключений, 1923 № 04 - страница 9

Раздув свой капюшон и извиваясь на хвосте, громадная индийская кобра, шипя, металась из стороны в сторону. Я понял все. Она ужалила Уоттона в ногу…

Но рассуждать было некогда. Я схватил табуретку, размахнулся и ударил. Я разможжил голову змеи с одного удара и она лежала теперь, извиваясь в предсмертных судорогах.

Профессор стоял бледный, с горящими глазами.

— Слушайте, Джонатан! Укус кобры смертелен. Смерть — через 5–6 минут. Не останавливайте аппарата, снимите Регину со стола и переколите иглы мне. Вылейте остаток сыворотки в цилиндры. Это моя просьба, Джонатан!

Говоря это, Уоттон бледнел все больше и больше; наконец, он упал замертво.

Падая, он задел своим телом аппарат. Раздался страшный грохот и звон — и у ног моих лежали лишь обломки того, что за минуту до этого так гармонично и стройно работало. Склянка с «сывороткой бессмертия» тоже оказалась разбитой…

Что мне было делать?! Я наклонился над Регинсй; иглы при падении аппарата вырвались из ее тела и она лежала на столе, слабая, измученая, — но живая. Конечно, первым делом было перенести ее в дом и позвать людей. Так я и сделал.

На следствии по делу о смерти профессора Уоттона я чистосердечно и прямо рассказал все, как было, все чему свидетелем мне пришлось быть. Документы и записки профессора не дали ничего. Там хотя и упоминалось о «сыворотке бессмертия» и нашлись чертежи аппарата, но ни соотношения частей, ни химических формул не сказалось. Так опять человечество потеряло бессмертие, которое оно уже держало в руках. Как выяснилось потом, кобра была та самая, над которой Уоттон только что проделал свой опыт. Он, думая, что она еще не скоро окрепнет, не запер ящик, в которой поместил ее.

Остается сказать несколько слов о Регине, теперь совершенно здоровой, если не считать того горя, которое испытывает она от потери отца. Когда минет год со дня похорон — мы станем мужем и женой.

Вот и вся эта странная и такая трагическая по своему финалу история.

Лэрд Райбэрн повертел в руке письмо, и легкая улыбка тронула его губы ровно настолько, насколько это было прилично для великого ученого.

— Это замечательная Еещь, Хейтер, — сказал он своему главному ассистенту. — Это письмо, как вы думаете, от кого?.. От моего величайшего врага, научного, конечно, — Мигуэля дель Виантес. Он просит разрешения приехать поговорить со мною. Я имею все основания рассматривать этот акт с его стороны, как сдачу своих позиций, за которые он боролся со мною целых двадцать лет.

Георг Хейтер улыбнулся. Он прекрасно помнил все жестокие стычки между двумя учеными, обвинявшими друг друга в шарлатанстве; да и всякий, интересовавшийся наукой, не мог не знать смертельной вражды между лордом Райбэрном и известным испанским ученым. То обстоятельство, что им никогда не приходилось встречаться, и то, что они даже не знали друг друга в лицо, не имело большого значения: ведь их вражда началась на чисто научной почве и, в сущности, не имела никаких оснований перейти в личную неприязнь.

— Он хочет поговорить со мною, — продолжал великий ученый. — Он пишет, что отправляется в научное путешествие в Южную Америку, из которой он может и не возвратиться: ему предстоят большие трудности и опасности. И вот, он протягивает мне ветку мира. Так или иначе, но я телеграфировал ему о своем согласии по указанному им адресу. Он ответил, что приедет сегодня после обеда. Так как этот визит носит совершенно частный характер, — вы понимаете, что ему не хотелось бы, чтобы об этом знали и говорили, — позаботьтесь, чтобы он прошел незамеченным. Пусть оставит автомобиль у ограды в кустах, а самого его проведете ко мне через оранжерею. А потом оставьте нас вдвоем. Самое лучшее, если вы съездите на это время в город и вернетесь часам к пяти. Я надеюсь на вашу скромность, Хейтер.

— О, можете быть спокойны, — ответил Хейтер. — А он не пишет о причине этого визита?

— Ах, да, разве я вам не говорил. Он чрезвычайно заинтересован моими работами с низкой температурой. Он хочет взглянуть на бриллиант, с которым мы будем производить наши эксперименты.