Мир приключений, 1927 № 03 - страница 8
Оставались, правда, еще очевидцы события, и те жертвы и разрушения, которые причинил вырвавшийся на свободу огненный шар, пролетая по улицам Берлина. Но число убитых было не так уж велико, десятка полтора — два человек, возникшие в нескольких местах пожары были быстро ликвидированы, а затем шар, выйдя на восточную окраину города, исчез в полях по направлению к Фюрстенвальду.
В течение двух дней никаких известий о нем не поступало. Все это было вовсе непохоже на стихийное бедствие.
Словом никто не придавал событию серьезного значения.
Один Гинце метался, как затравленный зверь, к городским властям, к профессуре, в редакции газет, убеждал, настаивал, требовал, в сущности сам хорошенько не зная, чего. В конце концов его перестали слушать, пожимали плечами, улыбались, так что он чувствовал, что бьется в глухую стену. Двое — трое профессоров института, правда, разделяли его тревогу и далеко не были уверены, что дело уже ликвидировано. Но боязнь поставить на карту свою репутацию ученых в случае, если бы все оказалось пустяком, и попасть в смешное положение, заставляла их молчать.
Что касается Дерюгина, то он не показывался нигде, повидимому забыв и думать о случившемся, и лихорадочно работал над какими-то исследованиями в лаборатории института. Даже на похоронах Флиднера, собравших весь цвет ученого мира Берлина и толпы народа, он не присутствовал, поглощенный своей работой.
Зато Эстель играл в этот день заметную роль, и странно было видеть его солдатский мундир на фоне черных сюртуков, окружавших гроб покойного профессоров и сослуживцев. Здесь молодой Флиднер впервые после знаменательного дня встретил Гинце, растерянного, больного, почти невменяемого.
Эйтель долго не мог уяснить себе смысла фантастических рассказов молодого ученого.
— Так вы говорите, что там горит воздух? — растерянно спрашивал он, потирая рукою лоб, не вмещавший всей этой сумятицы странных мыслей.
— Не горит, — нервно отвечал Гинце, весь дергаясь, как на пружинах — не горит, а разрушается, понимаете ли, разрушается. Его атомы, разбитые, взорванные вашим покойным отцом в ничтожном объеме, своими осколками, несущимися с колоссальной быстротой, разбивают постепенно соседние атомы, освобождая заключенную в них энергию; те, рассыпавшись на сотни обломков, разрушают новые слои газа, и таким образом страшная гангрена охватывает постепенно все большие массы воздуха…
— И это грозит чем-нибудь серьезным? — недоуменно спрашивал Эйтель:
— Это грозит мировым пожаром!
— Но неужели нельзя как-нибудь остановить этот блуждающий шар? потушить это растущее пламя или… как вы его называете?
— В том то и ужас, что невозможно, совершенно невозможно, по крайней мере сейчас, при современном состоянии науки. Этот процесс однороден с явлениями радиоактивности, а на них мы не умеем влиять абсолютно ничем: они проистекают совершенно вне нашей воли…
Бедный мозг волонтера кавалерии путался безнадежно в этих диких перспективах.
Гинце оказался прав. В этот же день, в пятницу вечером, были получены первые известия с востока о появлении огромной шаровидной молнии, как описывали ее очевидцы, двигавшейся к польской границе. Она представляла огненный шар метра полтора в диаметре, плывший медленно по течению ветра, придерживаясь низменных мест. Ночью он сиял голубоватым ярким заревом, днем казался раскаленным пламенным облаком, с шипением и треском двигавшимся на небольшой высоте над землею. Несомненно природа странного феномена была электрическая: при его приближении совершенно прерывалась работа телеграфных и телефонных проводов; в местах слабой изоляции и на аппаратах дождем сыпались искры; стрелка компаса вертелась во все стороны, как во время сильных магнитных бурь.
Вообще о подробностях судить было еще трудно, однако из полученных сведений выяснилось, что угрожает поистине нечто еще невиданное. Следом движения шара была полоса растущего опустошения. Поля и луга лежали широкой выжженной лентой; там, где на пути его попадались леса, вспыхивали пожары и далеким заревом стояли на ночном небе. Несколько селений были сожжены до тла.