Мир растений: Рассказы о соснах и можжевельниках, орляке и кукушкином льне, сморчках, опенках, мухоморах, морской капусте, пепельнике и многих других - страница 10

Современные ботаники относятся к «кольям» осторожнее. Рассуждают так: может быть, в прошлом они и служили для дыхания, но теперь нужды в этом нет. Для газообмена служат специальные дыхательные корешки, юбочкой охватывающие нижнюю часть стебля на урезе воды. Но зачем тогда «колья»? Никто на это пока ответа не дал. Специалисты своего дела, американский лесовод Э. Меннинджер и эколог Р. Добермайр, обошли этот вопрос молчанием.

Стоит добавить, что трясина вовсе не любимая обитель болотного кипариса. Гораздо лучше он чувствует себя на сухопутье, если только почва там не бесплодный сухой песок. Но с плодородных земель его вытесняют и сталкивают в болото лиственные породы. Трудности в болотах немалые. В особенности с появлением молодого поколения.

Каждую осень к ноябрю в широкой кроне кипариса созревают коричневые деревянистые шишки с вишню величиной. В каждой десятка два или три семян. Есть у семян маленькие крылышки, но, кажется, они не очень нужны. Семена далеко не улетают. Сыплются тут же, в болото.

Если упадут на подушку белого мха сфагнума, то прорастут. Если попадут в воду, то она унесет их вдаль.

В воде могут лежать три года и не испортятся. Когда наконец схлынет паводок и обнажится земля, прорастут. Появятся малютки-таксодиумы. Они должны рывком вырасти на такую высоту, чтобы стать выше следующего затопления. Пусть даже новый паводок замочит стволик, должен остаться незамеченным самый верхний кончик побега. Если останется сухим, даст новый побег, и тогда вода ему уже не страшна.

Если же вода покроет всего малютку, тогда ему конец.

Спасшись от затопления, молодой таксодиум еще не получает полной гарантии на жизнь. Впереди подстерегает много бед. И главная — болотное зверье: водная крыса нутрия и болотный кролик. Нутрия обгладывает сочную, мясистую кору на главном корне, а мелкие корешки отправляет в рот целиком. Кролик уплетает мягкие стебли с тонкими веточками.

Казалось бы, для малюток нет спасения. На самом деле все обстоит более или менее благополучно. Нутрия кормится сеянцами таксодиума в мелкой воде и на суше появляться не любит. Кролик же без особой нужды в воду не лезет. Если нутрия и обгрызет корешки, то не целиком, а наполовину. Вершки остаются, и сеянец, немного переболев, возвращается к жизни. То же самое и с кроликом. Когда он обгрызает вершки, почва уже суха, и нутрия корешки не трогает. Обгрызенная часть дает новый побег. Как говорится: и волки сыты, и овцы целы. В природе разве может быть иначе?

И вот что замечательно. Молодая поросль на обгрызенном стволике растет гораздо быстрее, чем обычно. Так быстро, что в год откладывается не одно годичное кольцо древесины, а два и даже три. Эти ложные кольца долгое время вводили в заблуждение лесничих. Возраст деревьев всегда у них получался завышенным. Ведь поросль таксодиум дает лет до 200. А за это время обгрызть могут не раз, да и срубить тоже.

Решили тогда понаблюдать на плантациях, сколько у таксодиума ложных годичных колец. Оказалось, в полтора раза больше истинного количества.

Теперь, высчитывая возраст по кольцам, приходится делать поправку. Но и при таких уточнениях старым деревьям бывает много лет. 400–600 лет — дело обычное. А недавно в Теннесси нашли 1300-летнее дерево. Толщина его достигает трех с половиной метров. Его назвали «Гигант Теннесси».

Другой таксодиум (всего их три) — болотный кипарис мексиканский. Обитает в Мексике. Леса его поднимаются в горы до 1500 метров. Стволы так же высоки, как у болотного кипариса, и еще более толсты. Нет только дыхательных корней. Самый известный экземпляр сохранился вблизи деревушки Эль-Туле. Толщина — 16 метров. Возраст — не то 2, не то 4 тысячи лет. Некоторые предполагают даже, что 7 тысяч. Точный возраст, однако, вряд ли удастся установить. Мексиканцы держат дерево под строжайшей охраной и никому не разрешают прикасаться к эль-тульскому Голиафу, а тем более бурить его, чтобы определить возраст.

Однажды гиганту нанесли телесное повреждение. Рана до сих пор не зарубцевалась, а прошло уже сто с лишним лет. Досадно, что увечье нанес не какой-то безвестный хулиган или человек, не искушенный в биологии, а умнейший из географов своего времени, сам А. Гумбольдт. Он совершил святотатство не ради научных целей, а просто так, созорничал по молодости. Вырубил кору до древесины и начертал там свое имя (случается же такое!). Говорят, дереву удалось залечить лишь края раны и только крайние буквы исчезли под нарастающим слоем защитной ткани.