Он стоял лицом к морю. Где-то за морем лежало Подлунье…
— Лив, я уезжаю сегодня.
Ее ресницы обиженно дрогнули.
— Это правда, — ответил он на невысказанный вопрос. Колесо долга покатилось, и не одному из них не дано было его остановить. Их время кончилось. Утро, грохот кареты, хлопок ворот, расцветающие на мачтах паруса… Он повернул ее к себе и взял за руку. Что-то укололо ее, она поднесла к лицу его пальцы и, близоруко щурилась на незнакомое кольцо: камень в острых витках серебра, шлющий лиловые и алые отблески. Ее губы отчаянно дрогнули. Она поняла, где-то в сердце почувствовала, что расстаются — навсегда. Что бы ни говорил и как бы ни утешал он ее теперь. Слезы побежали сами собой, вспрыгнув на ресницы и размывая пудру на щеках. Она захлебывалась ими, стараясь, чтобы он не услышал. Но он догадался, как догадывался всегда, он видел ее насквозь.
— Не плачьте, маленький герольд, не надо плакать.
И тогда она сказала, точно бросаясь в омут:
— Ты никогда не видел меня. Ты не узнаешь меня, когда вернешься, — и сама перепугалась того, что наделала. И не успела ничего исправить. Потому что он рванул с лица повязку. И она увидела его глаза. Зеленые, как снег Миссотской вершины.