Мистическая теология. Беседы о трактате святого Дионисия - страница 4

Собственный опыт и наблюдения привели меня к мысли о том, что великие истины почти в неизменном виде возникают в умах людей повсюду. Лао-Цзы никогда не был в Индии, и оттуда его никто никогда не посещал. Китай и Индию разделяют Гималаи, связи между этими странами тогда не было никакой, деловые отношения отсутствовали. И все же мысли Лао-Цзы так напоминают Упанишады и учение Будды, что возникает огромное искушение предположить наличие какой-то связи: либо Будда позаимствовал учение Лао-Цзы, либо Лао-Цзы позаимствовал учение Будды.

Но я могу сказать, что никто ни у кого ничего не заимствовал, все они испили из одного и того же источника. А когда вы пробуете на вкус океаническую воду, то не важно, на каком берегу – китайском или индийском – вы в этот момент находитесь: вкус ее будет один и тот же, все та же соленая вода. Так и с истиной: ее вкус и аромат повсюду одинаков. Могут существовать определенные языковые особенности выражения истины, но они не играют большой роли. Порой даже и такие различия отсутствуют.

Дионисий – христианин, и христианин настоящий. Похоже, что Фридрих Ницше не был знаком с личностью Дионисия и его трактатом, иначе он не заявил бы, что первый и последний христианин умер на кресте две тысячи лет назад. В действительности в христианской традиции кроме Иисуса было еще несколько «христов», и Дионисий – один из самых замечательных. К их числу относятся также Майстер Экхарт, святой Франциск, Якоб Беме и другие. Их, разумеется, было немного, поскольку христианство превратилось в столь организованную религию, что в нем не осталось места для мистиков. И даже если они и существовали, то уходили в «подполье». Им приходилось это делать, другого выхода просто не оставалось.

В России сегодня сложилась такая же ситуация: там сейчас невозможно быть мистиком и не скрываться от властей. Быть мистиком в России значит быть сумасшедшим, нуждающимся в госпитализации, в инсулиновой и электрошоковой терапии.

Будде, Лао-Цзы, Иисусу и Махавире повезло, что они не родились в Советском Союзе. Да, Иисуса бы там не распяли, это так, но ему пришлось бы претерпеть куда более изощренные пытки. Распятие примитивно: вас просто убивают и все. Электрошок вас не убьет, но разрушит вашу красоту, лишит вас всякого великолепия, всего вашего разума. Вас насильно превратят в растение. Вашу жизнь сделают совершенно безвкусной. Вы не умрете, но ваша деятельность сведется к растительному существованию, одному только выживанию. Ваше достоинство будет растоптано.

Иисус умер с достоинством. Он умирал с немыслимой радостью, исполнив свое предназначение. Но если бы он появился на свет в нынешней России, ему пришлось бы либо принять недостойную смерть, либо жить, но жить недостойной жизнью.

Сегодня в России все истинно религиозные люди вынуждены уходить в подполье. К примеру, мои саньясины. Они работают под землей, собираясь по ночам в подвалах. Какой уродливый мир мы сотворили, если в нем нельзя открыто медитировать, если запрещены открытые дискуссии о любви и истине. Если человек, который медитирует, вынужден чувствовать себя преступником, это говорит о том, что человечество достигло не прогресса, а, наоборот, во многих областях опустилось на более низкий уровень.

На Западе христианство преследовало прогресс в течение двух тысяч лет. Коммунизм отпочковался от христианства. Все то, что сейчас делают коммунисты, было перенято от христианских священников. Христианство разрушило все условия для развития мистицизма.

Существовало лишь два способа избежать преследований. Во-первых, можно было уйти от людей, в пустыню или горы. Во-вторых, казаться обычным христианином и, пользуясь христианским лексиконом, тайно продолжать внутреннюю работу. Именно этот путь и выбрал Дионисий.

Удивительно, но он был первым афинским епископом. Должно быть, он отличался незаурядным умом. Чтобы проникнуть в глубочайшие тайны жизни подобно Будде, Лао-Цзы или Заратустре, оставаясь при этом афинским епископом, нужен незаурядный ум. Дионисий притворялся, одурачив организованное христианство.

При нем его трактат не был опубликован. Наверное, такова была его воля. Если бы он выпустил книгу при жизни, его отлучили бы от церкви, подвергли пыткам и преследованиям. Понимающий, не склонный к самоубийству человек не станет лишний раз напрашиваться на преследования. Если страданий не избежать, он воспримет их как вызов, но никогда не будет искать их специально, мечтая заслужить славу мученика. Он не самоубийца и не хочет, чтобы к нему применялось насилие.