Митькины родители - страница 3
— Вот и пришли, — сказала вдруг она и остановилась.
Санин, шедший сзади, чуть было не налетел на нее.
— Извините.
— Ничего, ничего, — сказала она, тоже волнуясь. Санин это почувствовал. — Я вам так благодарна…
— Не стоит, — успел вставить Санин.
Он нутром чувствовал, что в их ситуации нужны были какие-то совсем другие слова, каких он в себе просто не находил — так стремительно развивались события.
Она ввела его за руку во двор, грохнула за спиной щеколда. Под ногами почувствовалась твердая, натоптанная почва — Санину стало спокойнее. Потом лязгнула дверь, они прошли в теплые уютные сени, потом снова дверь, и они оказались в доме. Санин лицом почувствовал обжитое помещение и совсем успокоился. Но, вспомнив о цели своего прихода сюда, разволновался опять.
— Счас я зажгу св-е-е-т, — говорила она, чиркая в потемках спичками, — во-о-т…
В комнате стало светло. На столе горела, подрагивая огнем, керосиновая лампа.
— Да вы садитесь… отдыхайте. А я мигом.
И она скрылась на кухне. Пошуршала там чем-то и вышла, убирая с лица выбившуюся из-под платка прядь своих золотистых волос, поставила на стол бутылку «Шампанского».
— Специально для такого случая берегла, — улыбнулась она ему. Санин взялся было открывать.
— Я это хорошо делаю, — начал было он, но она взяла из его рук бутылку и поучительно и доверительно так сказала:
— Это после, а то родится какой-нибудь урод — я по телевизору видела… Не надо, а?
— Не надо, ладно… — согласился Санин. — А что мне пока делать? — спросил он у нее.
— А ничего, — ответила она, — ничего, сидите, пожалуйста, здесь и все, а я сама все приготовлю. Да вот еще покушайте… Может, захотите…
— Да нет, я вообще-то сыт…
Она бегала по комнате, по стенам притихшего дома металась ее бойкая тень. На столе появились студень, крынка с молоком, кусок сала, головка початого чесноку…
— Ну, вот и все, — вдруг сказала она, — все готово… — И она отколола заколку в волосах — они полились по ее плечам золотыми волнами.
— Давайте, — согласился Санин и потянулся рукой к горлу, где уже давно сдавливала его въевшаяся в самую кожу пуговица.
— Ой, что это я. — И она, подставив ладонь к верхнему краю лампы, дунула на нее, свет погас, стало темно, только, помолчав немного, будто спохватившись, завел свою вечную песню сверчок.
Он слышал, как в темноте рушились ее одежды, он видел ее, когда она проходила совсем рядом с ним у окна, в которое украдкой просочился лунный свет.
— Вы где? — спросила она его. Санин испугался, заторопился с остававшейся еще на нем рубахой, сдернул через голову завязанный мамой галстук.
— Я здесь, — отозвался он и решил про себя дальше молчать, потому что собственный голос показался ему чужим, неестественным.
— О, да вы и целоваться-то не умеете.
— А сами-то.
…Она расчесывала спутавшиеся волосы гребенкой, глядя на него в упор с такой нежностью, о какой он и не слыхивал до сих пор, не видал в самых что ни на есть заграничных фильмах. Он сидел перед ней за уставленным немудреными деревенскими яствами столом, наливал в чайную чашку с петухом на боку шампанского, изредка поглядывал на нее и, улыбаясь, аппетитно ел.
— Как хоть тебя звать-то, — допивая шампанское, спросил он ее, улыбаясь, — а?
— Да какая вам разница, — не сводя с него умиленных глаз, ответила она, — женщина я, и всё.
— Ну, ладно, сегодня ты командуешь…
— А что, разве будет завтра?
— А если не получится?
— Должно получиться, я везучая…
— Ну смотри…
А она будто и не слышала его:
— Вот так, как вы, есть будет — вилочкой, ножичком… Мне нравится, как вы едите… Ну, поешьте еще, поешьте, чтоб я запомнила — чтоб знала, чему учить Митьку-то моего.
— Нашего, — поправил ее Санин.
— А, — она махнула рукой, — завтра же забудете…
— Не забуду, — набычился Санин, — зачем ты так…
— Ну, ладно, ладно, просто я вас запомнить всего хочу, вот и пытаю, то так, то так.
— А, — оттаял Санин, — ну, ну, запоминай. — И он подлил в чашку шампанского.
— Слушай, — вдруг спохватился он, — давай тащи бумагу и чем писать… Я оставлю тебе свой адрес, напишешь мне, когда Митька, — он снова заулыбался во весь рот, — наш родится. Давай тащи.