Митяй в гостях у короля - страница 3
Слепцов смотрел куда-то в угол кабинета и ничего не говорил. Это был мужчина лет сорока пяти, высокий, прямой, с шевелюрой волнистых каштановых волос, с глазами цвета вечернего неба. За особые заслуги в создании современных электронных комплексов для космических аппаратов и военных надводных и подводных судов он был дважды удостоен звания лауреата Ленинской премии и Золотой Звезды Героя Социалистического Труда. В двадцать семь лет его назначили начальником отдела морских систем, затем ему же передали системы для космоса, и в тридцать семь лет назначили главным конструктором. С Аринчиным у них давняя дружба. Аринчин был главным инженером завода, знал и ценил талант Слепцова, любил его и как инженера, и как человека.
Не отрываясь от какой-то бумаги, сказал:
— Чего надулся, как мышь на крупу: говори, о чем кручина?
— Никогда ничего не боялся, а теперь страх разъедает душу; не сплю по ночам.
— Чего же ты боишься?
— Немцев боюсь. С исчезновением Германской Демократической Республики заказы от них прекратятся.
— Уже прекратились, — проговорил Аринчин, не поднимая головы и так, будто речь шла о мелочах.
— Вот как! Уже? Не думал, что это случится так скоро. Но ведь это же катастрофа! У меня семьдесят конструкторов сидят на немецких заказах. Берлинский банк переводит для них валюту. Чем же будем зарплату платить?
И на это директор ответил спокойной равнодушной репликой:
— Ты над своим зданием плакат повесил: «Мы пойдем дальше к окончательной победе коммунистического труда». Вот и посматривай на этот плакат, и не забывай, куда мы с тобой должны идти.
— Да, верно, такой плакат мы повесили. И я его снимать не собираюсь. А ты вот свой плакат снял.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Вспомнили, как несколько лет назад по требованию райкома партии главный инженер Аринчин приказал изготовить огромный портрет Ленина с энергично выброшенной вперед рукой, и под портретом слова: «Верной дорогой идете, товарищи!» Года два висел этот портрет у стены завода, но потом кто-то позвонил в обком и сказал: а Ленин-то показывает рукой на кладбище. И тогда Ленина ночью перетащили в другое место. Тот же бдительный соглядатай снова позвонил и сказал, что теперь Ильич показывает на свалку. Аринчина вызывали в обком и сделали внушение.
— Как живут люди без зарплаты? — спросил директор.
— Живут — не тужат, но в общем-то — худеют. Некоторые за кульманом теряют сознание. А что там слышно: долго еще без зарплаты будем жить?
— Но где же взять деньги, если произведенная нами продукция лежит на складе?
— Не вся продукция лежит на складе. Больше половины уходит заказчикам. За нее-то деньги переводят.
— Да, деньги переводят, но ты же знаешь, кто теперь хозяин. Нас с тобой они даже на совет не зовут.
После минутного молчания Аринчин добавил:
— Страшные это люди… в совете сидят. Я и во сне кошмарном представить не мог, что завод наш, да и вся Россия, в кармане у таких субъектов окажутся. Ты посмотри, какие они лозунги на придорожных щитах развесили: «Сделаем частную собственность необратимой». Или вот другой: «Закрепим фабрики и заводы за хозяином».
— Где же выход? Что нам делать?
И Аринчин на это сказал:
— Иди к Дмитрию. Сдается мне, что заветную мечту нашу он далеко подвинул.
Показал на сейф:
— Есть у меня немного денег. Бросим их на его дело. Так и быть: доведём «Русалку». Не зря же мы на неё десять лет ухлопали.
Мало кто подозревал, что в Доме ученых, раскинувшем свои два крыла на краю Удельного парка, в квартире двадцать седьмой на третьем этаже жил компьютерный гений Дмитрий Кособоков. Он страдал болезнью позвоночника. Около десяти лет трудился в конструкторском бюро «Людмилы», по семь, а иногда и по восемь-десять часов стоял за кульманом, а потом ночью работал еще и дома, — был неистовым изобретателем радиоэлектронных систем, назначение которых, кроме него, знали только директор завода да главный конструктор. Всё время он что-то искал, и находил, и с головой бросался в дебри каких-то новых тайн — работал без устали, до изнеможения. И вот… сдал позвоночник. Сначала болел, а потом и совсем уложил в постель.