MKAD 2008 - страница 32

Но два дня назад случилось непонятное. Явившись на пост, трое кавказцев объявили бухгалтеру, что отныне и вовеки веков десять процентов от выручаемой на импортных дальномерах суммы будут поступать им. Они попросили бухгалтера передать своим хозяевам, что если будет иначе, им есть что противопоставить. Например, сдать ФСБ всех бригадиров «таксистов», промышляющих на МКАД.

Поскольку пост находился как раз на въезде на Кольцо, Анатолию Георгиевичу впору было задуматься над тем, что чеченская диаспора всерьез взялась за контроль над главной дорогой страны. Угроза воспринималась вполне реально. Чеченцы имеют одну особенность – недоговаривают. Сообщив о малом – о бригадирах, они намекнули на то, что готовы сдать не только бригадиров, но и тех, кому они отправляют нарезанные на «сгонах» деньги. Чеченцы действуют по принципу «желудок котенка размером с наперсток, а как насрет, так хоть лопатой выноси». Это был вызов, и Анатолий Георгиевич второй день ломал голову над тем, как его принять. Именно принять – а не заключить сделку. МКАД отдавать нельзя. На этой дороге крутятся деньги, сопоставимые с бюджетом многих европейских стран. И если каждая сволочь будет приезжать на пост экологической службы и вышибать из-под носа деньги, а потом другая сволочь вытеснять бригадиров с МКАД, то очень скоро вся власть в Москве перейдет криминально ориентированным горцам.

Взяв трубку, Анатолий Георгиевич набрал номер. На другом конце ответил генерал Ююкин.

– Геннадий Петрович, скажи мне, дорогой, чем оригинальный человек отличается от извращенца?

– Оригинал, Толя, щекочет задницу возлюбленной перышком, а извращенец использует для этого всю курицу.

– Вчера вечером мне позвонили из Лондона. Есть несколько скрипок Амати, которые при удачном раскладе могут не дойти до Сотби.

– За любую работу Амати я готов отдать год жизни.

– Какой именно год, Гена?

– А за какую именно скрипку Амати, Толя?

– За скрипку со струнами длиною сто девять километров.

– Что-то я не слышал о таких скрипках.

– Слышал, Гена, слышал. – Анатолий Георгиевич поправил очки. – Скоро эти струны я намотаю тебе на конец.

Ююкин рассмеялся, и по скрипу, раздавшемуся в трубке, стало ясно, что он откинулся в кресле.

– Что случилось?

– Ты нашел артистов шапито, приезжавших позавчера на пост?

– Ищу.

– Я так думаю, что ты неправильно ищешь. Эти артисты, или же другие, но из того же цирка, принялись ломать всю игру на МКАД. А пока ты занимаешься своими оперативно-розыскными мероприятиями, сегодня они на приметных машинах стали откровенно привлекать к себе общественность. Если к тебе еще не пришел человек, из которого подставой на МКАД вытрясли тридцать тысяч долларов, то жди его с минуты на минуту. И попробуй только не зарегистрировать его претензии. Так тебе будет удобнее искать. Мне звонил дядя Поля, это случилось на его участке. И еще. Если начальник РУБОПа хотя бы почувствует запах из твоего кабинета, если ты хотя бы во сне проговоришь пару имен, защищать тебя от Буслаева никто не станет, ясно?

Ююкин бросил трубку, врезал по столешнице кулаком и спихнул со стола телефон.

На грохот прибежала перепуганная секретарша.

– Геннадий Петрович?..

– Ирина Моисеевна, не могли бы вы подать мне телефон? Я за папкой потянулся, а он соскользнул. Экий я неловкий.

Буслаев… Вот кого кружили несколько лет и не смогли выкружить. Он не из этих, не из резких. Совьёт такие кружева, что потом всех накроет ими. Собрал всю мразь неподкупную под собой. Если бы не он, Ююкин зарабатывал бы, как Аль-Файед. Приходится в родных стенах как Штирлицу по коридорам IV управления ходить… Одним глазом спишь, вторым смотришь, нет ли Буслаева или кого-то из его людей рядом…

А в этот момент Поликарп Доброхотов пытался дозвониться до человека, который после ночной сходки и сверки счетов вез ему положенные к отдаче наверх двести тысяч долларов. Последний раз он разговаривал с ним по телефону в четыре часа утра. Тугарин-Змей, известный в паспортном столе как Карпашвили Гурам, сообщил, что выезжает на МКАД и через два часа будет.

Прошло два часа. Потом еще два часа. И еще два. Гурам не приезжал и не звонил. Он работал с дядей Полей пять последних лет, дядя Поля знал его как честнейшего человека и готов был дать ему рекомендацию в любое место требования, хотя бы и в ФСБ. А потому предположение, что он мог исчезнуть с двумястами тысячами «зеленых», было нелепо и отметалось как надуманное. Однако патетика патетикой, но двести тысяч нужно было привезти на Мясницкую к семи часам вечера, не позже. Если бы дядя Поля был настолько глуп и вместо того, чтобы каждую неделю перебрасывать заработанные бабки в швейцарский банк, хранил их дома, то можно было бы взять из сейфа эти двести тысяч и отвезти. Но в сейфе было не больше десяти тысяч евро, незарегистрированный пистолет и несколько гравюр Гойи, которые Поликарп планировал сбыть весной курьеру из Лондона. Зарабатывать на подставах миллионы и не вносить взнос в общак в размере двухсот тысяч – это свидетельство если не жадности, то неважного положения дел. Эти боровы наверху не любят осечек. Заменят, как у себя в обкомах делали, старого и опытного, на молодого, но энергичного.