Мне было 12 лет, я села на велосипед и поехала в школу - страница 7

«Не волнуйся, я желаю тебе только добра. Я спас тебе жизнь. Один злой человек, шеф, хочет причинить тебе вред, он хочет денег от твоих родителей…»

И чтобы подтвердить свои слова, на третий день он привел «того», тщедушного хмыря в кепке, который односложно подтверждал то, что говорил другой. Он просто вставлял время от времени: «Да, это правда»; «Да, это так и есть»…

А тот чумазый с усами мне повторял: «Ты видишь? Я же не один, он то же самое тебе говорит…»

Затем он мне рассказал, что этот шеф желал мне зла, потому что мой отец раньше был жандармом и что в тот момент он ему что-то сделал. Этот шеф хотел отомстить одному из его детей, и его выбор пал на меня. Он требовал денег, выкуп за меня. Я поняла, что речь идет об одном или трех миллионах, но, поскольку я фыркнула, должно быть, все-таки о трех. И потом, в двенадцать лет не очень-то хорошо представляешь, что такое деньги. Один миллион в крайнем случае мои родители еще могли наскрести, заняв где можно, но три… Даже если бы они продали дом, машину и все, что у них было, я уверена, они бы не смогли набрать.

Откуда он знал, что мой отец был жандармом, прежде чем поменять работу? Может быть, я сама, пытаясь по-детски защищаться, сказала ему: «Между прочим, мой отец был жандармом…»

Это вполне возможно. Во всяком случае, его история была основана как раз на этом. В моей голове не очень хорошо отложилось, какое зло причинил шефу мой отец. То ли обвинил его и посадил в тюрьму? То ли должен был денег? Я была из-за этого захвачена в заложники, а отец должен был выплатить за меня выкуп. Это мне было ясно с первого дня. И я пыталась защитить моих родителей: «Но у них никогда не было лишних денег, они вовсе не миллионеры…»

Он дал мне понять, что у них есть интерес так или иначе эти деньги отыскать, иначе… я умру.

Трудно установить сейчас точное время, но я уверена, что именно с того дня он начал приставать ко мне с домогательствами. На второй день моя голова была более ясной, он отстегнул меня от цепи и отвел в другую комнату рядом, вероятно, в свою, с большой кроватью. Позже я назвала ее «комната голгофы». Именно там я подверглась первым домогательствам.

Я знаю, что он сделал несколько фотографий «Поляроидом» — до или после, трудно сказать, но я отчетливо помню о втором или третьем снимке. Мне было странно, я не понимала, зачем ему надо фотографировать меня голой в своей комнате. Я помню о своей реакции: «Вы что?!»

Я плакала без конца, и его это очень нервировало. Он считал, что мне должно было это нравиться…

После чего он опять отвел меня в другую комнату, где я была раньше, пристегнул меня к цепи и велел спать. Мне было трудно понять, что я выносила от этого человека, вонючего и уродливого, и старого, по моим детским меркам. Меня заточили сюда, чтобы потребовать выкуп, но… ведь он утверждал, что спас мне жизнь, но… в то же время он грубо со мной обращался! До сих пор он не бил меня и не совершал насилия, но его поведение было настолько отвратительным, что я всеми силами старалась не думать об этом. Не думать о самом гнусном. Я лежала, пристегнутая к цепи, глядя на верхнюю постель у себя над головой, полумертвая от страха и с одной мыслью в голове: что дальше? Что он сделает со мной дальше? От этого «дальше» мне уже заранее было так страшно. Я плакала, иногда я засыпала, у меня болела голова, я была в состоянии шока, отчаяния, одиночества, ужаса.

Ловушка захлопнулась за мной, воздействие на меня продолжалось, а я об этом даже не подозревала. Мужчина говорил, что мои родители отказались платить выкуп, даже жандармерия отказалась — из-за того что отец больше не работает в жандармерии? Стало быть, я находилась в смертельной опасности, потому что «шеф» решил от меня избавиться.

Таким образом, чудовище с напомаженными волосами примерило одежды спасителя.

«Я взял тебя по приказу шефа, но, поскольку твои родители не хотят платить, ты не можешь здесь оставаться. Ты хочешь жить или умереть?»

Не гарантирую, что фраза была именно такой, но, во всяком случае, она была построена так, что мне давался выбор: жизнь или смерть. Разумеется, я выбрала жизнь.