Мне не грустно, мне больно - страница 2

– Возьми-ка, – Тамара все-таки убрала ладонь и протянула ему термометр из банки, куда все они были спущены сквозь прорези в марле, обтерев перед этим от раствора. – Подержи пять минут. На завтрак ходил?

Геттель отрицательно мотнул головой. Он со вчерашнего дня был в таком ужасном состоянии, что даже не мог самостоятельно держать ложку в руках.

– Я так и думала.

Тамара вернулась за свой стол, оставив Матиаса, и принялась снова писать что-то свое. Матиас же, откинувшись на стену и упершись в нее спиной, стал разглядывать пишущую женщину, ощупывая ее своим мягким взглядом.

Сколько он ее уже знает? Четыре года точно, а может, и больше. Он познакомился с ней в Ростове, где он поселился на квартире в центре города при его оккупации. Оставшейся в городе хозяйкой этой квартиры и была Тамара.

Поначалу они совсем не ладили друг с другом – Тамара старательно избегала любых встреч с ним, иногда даже пропадая из дому на несколько дней. За первые два месяца, что фельдфебель Геттель жил на ее квартире, они виделись не более шести-семи раз, а слов они произнесли и того меньше. Точнее, если Матиас и пытался у нее что-нибудь спросить при случайной встрече, то Тамара просто игнорировала его.

Но ситуацию изменил случай. Это было осенью. Солдаты как всегда устроили пьянку на квартире, в которой Геттель конечно же принял участие. В какой-то момент он вышел из-за стола и вышел на улицу покурить. Он решил сделать небольшой обход вокруг дома, но срывающийся мелкий дождь загнал его назад. Тогда же он и услышал громкие и отчаянные крики из глубины дома и сразу же кинулся туда. Матиас сразу же увидел на кухне Тамару, поваленную на стол и удерживаемую тремя солдатами великого вермахта. Крупная женщина в этот миг предстала

перед ним хрупким и беззащитным существом, которое ожидало хоть какой-то помощи. Зверь, зубастый и беспощадный зверь, воспитанный нацистским режимом, проснулся в нем, и Матиас ринулся спасать ее. Разогнав этих пьяных солдат, он увел заплаканную и морально униженную Тамару в соседнюю комнату и заперся там с ней.

Именно это и послужило началу их взаимоотношений. Тамару больше никто не трогал.

Геттель не заметил, как Тамара поднялась из-за стола и, подойдя к нему, протянула руку за термометром. Лишь услышав ее тихое покашливание, он отдал ей его.

– Тридцать восемь и девять, – проговорила она, разглядывая термометр и задумчиво хмуря брови. – Оставайся. Доктор потом осмотрит – освободит.

Матиас благодарно улыбнулся ей и, закрыв глаза, снова откинулся назад. Он слышал ее невесомые шаги по скрипящему полу – снова села за стол и начала что-то снова писать.

Матиас знал, что раньше Тамара была учительницей начальных классов. Но все это было до прихода немцев в их город – потом, несмотря на то, что школы продолжали работать, она отказывалась преподавать детям – не хотела учить их тому, что ей диктовала немецкая власть. А позже, когда он после ранения был схвачен советскими солдатами и отправлен в лагерь, она, бросив все, пошла за ним – выучилась на фельдшера, окончив курсы, и поехала на север страны, в Ленинград. Геттель не представлял, как она узнала про то, что он был переведен из какого-то богом забытого уральского городка в Ленинград. Она так за все это время и не сказала ему, откуда она узнала его местонахождение и зачем поехала за ним, – сколько он ни спрашивал, Тамара никогда не отвечала. Но Матиас был ей безумно благодарен за то, что она сделала это.

Общаясь с ней еще в Ростове, Геттель узнал, что за строгой и даже немного грозной учительницей скрывается тихое, ранимое существо, которому просто необходима хоть частичка любви и теплоты. У Тамары не было ни мужа, ни детей – школа забирала ее полностью. И Матиас, который несколько лет назад потерял жену, пытался хоть немного помочь ей. Матиас, который с такой зверской, нечеловеческой легкостью убивал на фронте, становился рядом с ней ласковым и нежным зверем.

– Ты знаешь про то, что многих военнопленных собираются вернуть на родину? – ее тихий голос раздался рядом с его ухом. От неожиданности Матиас вздрогнул и резко распахнул глаза.