Многие мертвы - страница 14

стр.

Тут в разговор вступила и мама, одернув развеселившегося супруга:

– Ладно, угомонись уже. Сначала оскорбил всех присутствующих в музее, а теперь еще философствовать принялся.

– Я всегда философствую – это единственно-доступный мне способ изложения мыслей. Да и единственно-приемлемый способ вообще. Кто мы, когда не философствуем? Никто. А что до оскорблений, то они сами виноваты. Ну посмотри на них – разве это не смешно? Разве не нелепо?

– По-моему, нет. Приехали люди в Лувр, хотят увидеть Джоконду. Ничего нелепого я в этом не вижу.

– Ну, конечно. А вот рядом расположилась картина, почти не привлекающая внимания – по-видимому, какого-то неизвестного художника. На ней изображены две женщины, ребенок и агнец. Одна из женщин протянула руки к ребенку, другая же взирает на всё происходящее как бы с небес, да и само лицо у нее поистине небесное. Как же называется эта картина? Ах, неужели это «Святая Анна с Мадонной и младенцем Христом»! Ах, неужели автор – всё тот же Леонардо да Винчи! Ну надо же! Да не может этого быть! Где же ажиотаж? Или, может, картина недостаточно хороша? Или небесный лик святой Анны недостаточно небесен? Нет, дело в другом – нам не сказали, что надо восхищаться этой картиной, нам сказали, что надо восхищаться той. Вот мы и восхищаемся.

– «Остапа понесло».

– Понесло – не пронесло.

– Никогда я не понимала этих твоих шуточек…

– Я и сам-то понимаю их где-то одну через две. И то, как говорил лорд Горинг, если внимательно прислушиваюсь25.

– Считай, что к этой шутке я не прислушивалась. Кстати, а не ты ли всегда говорил, что именно «Джоконда» – вершина творчества Леонардо? Ты там еще какую-то чуть ли не целую теорию на этот счет вывел.

– Да, говорил, и сейчас повторю. Есть что-то удивительное, даже поразительное в том, как время всё расставляет по своим местам. Поразительное, учитывая, что люди вообще-то судят вкривь и вкось, – но в конце концов именно величайшее почитается величайшим. И именно «Джоконда», являющаяся вершиной творчества Леонардо, общепризнанно и считается таковой вершиной.

– Тогда выходит, что все эти люди, глазеющие, как ты выразился, на «Джоконду», правы в том, что они хотят поглазеть именно на «Джоконду», раз уж это вершина творчества Леонардо?

– Нет, не правы. Зрители всегда неправы – даже когда они аплодируют тому, кто заслуживает аплодисментов. Вот и тут – они явились поглазеть на Джоконду и загородили ее своими спинами. Чрезвычайно символично. В том-то и парадокс – зрители всегда ошибаются, но Истина Прекрасного в конечном счете всегда торжествует.

– Кто в конечном счете всегда торжествует – так это ты! (в скобках замечу, что папа, после произнесения тех или иных своих сентенций, действительно нередко выглядел как лорд Генри, который только что подвел итог всей мудрости мира26).

– Не без того. Кстати, сынок, а как ты думаешь – лицо святой Анны ведь очень похоже на лицо Иоанна Крестителя кисти того же Леонардо?

– Несомненно.

– А вот похоже ли оно на лицо Джоконды?

– Сходство есть, но я бы сказал, что лицо Джоконды особенное, ни на какое другое не похожее.

– Ты так думаешь? А я слышал мнение весьма уважаемых искусствоведов, что все эти три лица – Джоконда, Иоанн Креститель, святая Анна – совершенно одно и то же лицо.

– Хм… Я бы все же так не сказал. Знаешь, мне кажется…

– Так что тебе кажется?

– Не хочется разбрасываться скороспелыми суждениями…

– Ты ведь не на экзамене, сынок. Никто не посмеется над тобой и не ударит тебя указкой по руке. Да и я уверен, что, раз ты заявил о своем суждении, – оно уже достаточно вызрело.

– Нет, недостаточно. Я просто вот о чем подумал: лицо святой Анны – это как бы идеал, как он видится Леонардо. Я бы прибавил – абстрактный идеал, или идеал сам по себе. И этот идеал, он всё время Леонардо преследует, поэтому, в той или иной форме, он и заявляет о себе на многих его холстах. Но, повторюсь, сама святая Анна – это идеал именно в чистой его форме. А вот Джоконда – она куда более земная, она – живая женщина. То есть мы видим всё те же идеальные черты, но воплощенные в реальной женщине. Поэтому, возможно, именно эта картина и стала вершиной творчества Леонардо – потому что здесь воплотилась вся чистота идеала, но в его соприкосновении с реальностью. Абстрактное Прекрасное стало реально Прекрасным. Небеса сошли на Землю.