Многие мертвы - страница 3

стр.

пись. Правда, почерк у вас, надо сказать, прекрасный.

– О, в этом у меня настоящий талант, я прямо-таки каллиграф, прямо-таки Лев Мышкин.

– Несомненно. Ну а сам-то роман кто-то уже читал?

– Мой лечащий врач хотел прочесть, но он просил меня писать по-немецки или по-французски, а по-русски, сами понимаете, он не читал, как и другие пациенты. А по-немецки я писать пробовал, но у меня плохо получалось.

– А по-русски – хорошо?

– По-русски – хорошо.

– Вы, как я вижу, о своем романе довольно-таки высокого мнения.

– Какой же писатель будет невысокого мнения о собственном произведении? Иной еще только первые пробы пера делает, а туда же – напечатайте, говорит, меня тиражом не менее чем в миллион экземпляров, да еще нобелевскую премию вручить не забудьте. А не вручат или даже не напечатают – зажимают, значит, гения. Другой – еще хуже. Годами пишет, ничего не выходит, отовсюду одни щелчки получает; уже ото всех, от кого только можно услышал, что он графоман, а все равно надеется, что раздастся звонок, книгу его напечатают все тем же миллионным тиражом и вручат все ту же вожделенную нобелевку. Нет, писатели – народ в своем самомнении упорный. Непробиваемый в своем самомнении народ, – среднего, то есть Михаила, казалось, немного потешали все эти горе-писатели, хотя можно было уловить в его словах и сочувствие к ним. Высокий же продолжал смотреть на среднего с нескрываемым скепсисом, вероятно не отделяя его от требующих сочувствия горе-писателей.

– И вам тоже нобелевку подавай? – прямо издевательски спросил он.

– Нет, без нобелевки я обойдусь, а вот напечатать рукопись в каком-нибудь приличном издательстве надо.

– И приличным тиражом, конечно? – продолжил издеваться высокий.

– И приличным тиражом, – спокойно подтвердил Михаил. – Впрочем, с этим я особых проблем не предвижу.

– Это почему же?

– Да уж такой я человек: что другим с трудом дается, у меня как-то само собою выходит, – веско, без всякой рисовки сказал Михаил. Ни издевательский тон высокого, ни его резкость ни на секунду не смутили его.

– А у меня прямо наоборот: что всем легко дается, у меня никак не получается; случись мне что написать – ни в жизнь никто не напечатал бы, – грустно заметил маленький. – Я, наверное, даже самиздатом умудрился бы не издаться, – совсем похоронил он себя. Средний посмотрел на маленького с любопытством, но высокий снова его проигнорировал. Он весь погрузился в чтение рукописи.

– Так, первая фраза: «Начну с самого важного». Ишь ты, с самого важного он начнет. Интересно, что там у нас самое важное? А, вот оно что… Хм… Впрочем, сейчас, в поезде все равно вердикта не вынесешь… Писать вы, конечно, умеете, но кто сейчас не умеет писать? Всеобщее бедствие всеобщей грамотности. А это единственный экземпляр романа?

– Единственный.

– Какая любопытная ситуация… Кстати, я так до сих пор и не представился. Александр. Александр Сергеевич Томский.

– Постойте-ка… – снова зашевелился малорослый собеседник, которого, впрочем, до сих пор отказывались принимать в собеседники. – Постойте-ка, да не может же быть, чтобы…

– Может быть, – сурово и брезгливо прервал его высокий.

– Неужели вы тот самый Томский – сын того самого Томского – нефтяного миллиардера, который умер две недели назад и оставил вам всё свое неслыханное состояние? Журнал «Форбс» оценивает его в 10 миллиардов долларов! И всё теперь ваше. С ума сойти!

– Ну чего ему, скажите пожалуйста! – раздражительно кивнул на маленького Томский. – Ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут неделю предо мной пляши.

– И буду, и буду плясать6. Вы думаете, я каждый день с миллиардерами встречаюсь? Денег-то ваших, мне, конечно, не потрогать, но, так сказать, лично прикоснуться…

– Только попробуй прикоснись – вмиг в окно вылетишь!

– Я фигурально…

– А я – буквально. Так и знал, что кто-нибудь привяжется… Писатели никому не интересны, а вот актеры, миллиардеры и всякие прочие президенты – прямо медом намазаны. Тьфу… Кругом одни сумасшедшие… Извините, Михаил Юрьевич.

– Не извиняйтесь, Александр Сергеевич.

– А что же вы едете как обычный смертный – в обычном купе? – продолжил маленький. – Я бы на вашем месте или уж целое купе себе выкупил, а лучше так и в своем собственном вагоне разъезжать. Средства позволяют.