Многоликое волшебство - страница 27
— Ты предлагаешь начать прямо сейчас? — вернулся к действительности Серроус.
— Утро — ничуть не хуже любого другого времени суток годится для этого, — ответил Тиллий. — Чем раньше начнешь, тем больше времени и сил у тебя будет, чтобы пройти через посвящение.
— Добро, — Серроус направился к выходу, — пошли.
И они стали спускаться во Временное Пристанище. Двери Временного Пристанища запирались и охранялись скорее по традиции, чем из какой-то реальной необходимости. Все и так знали, что войти без вреда для себя туда могли только те, в чьих жилах текла бертийская кровь. Тиллий объяснил королю, что происходит со всеми остальными: они попадают под действие сильнейшего защитного заклятия. Заклятие было наложено таким образом, что распознавало специфическую магическую энергию, исходящую от каждого из бертийцев вне зависимости от их способностей или же умения ее использовать, а всех остальных — лишало способности действовать по собственной воле, заставляя покончить с собой. Способы самоубийства, насколько Серроус сумел разобраться в фактуре заклятия, должны были отличаться достаточно жестокой изощренностью, что прекрасно согласовывалось со страшными историями о найденных во Временном Пристанище телах. Достаточно вспомнить о мелком служке, найденном там лет двадцать назад. Рассказывают, что он был найден с рукой, обглоданной им самим до плеча…
В общем, припоминать все эти истории не было ни малейшего настроения. Гораздо интереснее было бы понять, каким образом Тиллий сумел нейтрализовать воздействие заклятий на себя. То есть, сделать это до конца ему, конечно, не удалось, но стоять в открытой двери Пристанища без малейших видимых последствий — получалось вполне успешно.
Они прошли мимо стражников в огромный зал, занимавший почти целый этаж башни. Вдоль стен располагались десятки небольших окованных медью дверей, внешне ничем не отличавшихся одна от другой. Только братья, да в последнее время еще Тиллий, знали, за которой из них находилось, собственно, Временное Пристанище. За всеми остальными были попросту ловушки самых различных видов, от обычных механических приспособлений до сложнейших магических сетей, творивших с попавшими туда такие вещи, от одной мысли о которых становилось не по себе.
Серроус отпер одну из дверей и углубился в покой. Внутри комнаты было сухо и прохладно, но благодаря искусству давно забытого волшебника, всегда сохранялся легкий полумрак, несмотря на отсутствие окон. Вдоль стен висели посмертные маски покоившихся здесь бертийцев, а под ними крошечные керамические урны, запечатанные загадочной, непонятной даже Тиллию, но могущественной магией жрецов Всех Богов, с прахом теперь уже четырнадцати последних королей бертийской династии. Сами стены были из непонятного камня цвета слоновой кости. Свет, казалось, стекал с них и разливался по полу, собираясь более яркой лужицей в центре помещения. Над лужицей он начинал клубиться, а затем поднимался к потолку ослепительным белым лучом, где разбивался на сотни разноцветных нитей, затухавших по мере отдаления от луча. При подобной подсветке вид посмертных масок бросал в дрожь, да и вся обстановка Временного Пристанища не пробуждала светлых мыслей.
Тиллий остался в дверях. Серроус взял с постамента древнюю корону Хаббада и, повертев в руках, нащупал искомый камень.
— Он? — не повернувшись, коротко, чисто для подстраховки, спросил король, указывая на пятый рубин. В короне было более сорока камней, каждый из которых имел свое имя, но чтобы не раскрывать его всем, ведь зная имя камня можно использовать его силу, они были пронумерованы. Двенадцать адамантов, десять изумрудов, девять рубинов, семь топазов и шесть камней не имевших названия в хаббадском языке. Факт их существования на короне обозначался словосочетанием «лунные камни неба». Эти камни отличались не только необычайной чистотой, но и потрясающей способностью менять свой цвет, принимая в зависимости от освещения и облачности любые оттенки когда-либо зарождавшиеся на небе, а под луной они начинали сами светится, неспешно перебирая вся цвета радуги, как бы играя сами с собой.