Модельное поведение - страница 69

— Филомене поставлен смертельный диагноз, она возвращается в Нью-Йорк. Коннор Макнайт, он же Кристиан, не слушая советов друзей и семьи, принимает ее и ухаживает на протяжении всей ее тяжелой болезни. Ее последние слова на смертном одре были: «О Коннор, мне так жаль. Ты был единственным мужчиной, которого я любила».

Брук поняла, что я не в состоянии вернуться в одиночестве в свою квартиру, и пригласила меня провести ночь у нее перед тем, как мы полетим домой. Она согласилась поесть, если я соглашусь не пить, — сложные условия для обоих. Корветта позвонила из аэропорта, чтобы сообщить, что ее рейс задержался, поэтому она едет прямо в отель, и мы увидимся завтра после ее переговоров. Я был счастлив, что мы проведем вечер вдвоем с Брук. Когда принесли еду, она начала ковыряться в овощах: изучила изумрудные горошины, изучила цвет и свежесть чилима. С палочками она обращалась так, будто они сделаны из драгоценного материала.

Брук в пижаме. Пижама Брук — это, вообще-то, старые шерстяные папины брюки, — думаю, вы угадали, — от «Брукс бразерс».

— Как будто мы маленькие, — счастливо улыбнулась она. — И ты прокрался в мою комнату.

— До того, как ты пошла в школу, — в моем голосе проскользнули нотки обиды, удивившие меня самого.

Круглая отличница в местной старшей школе, она попалась в своей спальне за курением косяка, после чего было решено перевести ее в школу-интернат. А пока наши мамаша и папаша метались и заливались дополнительными порциями спиртного, пытаясь избежать мыслей о том, что еще она способна натворить, Брук снова была поймана за этим делом Дэйзи, нашей свирепой экономкой-баптисткой, которая работала в доме сто лет. Авторитет Дэйзи был непререкаем, ее слово было более веским, чем родительское, и она имела твердые представления о том, как должна вести себя белая девушка из хорошей семьи. Дэйзи раздула из этой истории такой скандал, что моему отцу пришлось предпринять решительные действия. Брук уступила, а я был раздавлен. И я был зол на нее, потому что все выходило так, будто она хотела, чтобы ее поймали: она знала, что Дэйзи была в доме, передвижения Дэйзи по дому не были секретом — ее появление всегда предворялось пыхтением, сопением и дрожанием мебели.

— Ты разрушила мое детство, а все потому, что курила косяк в доме!

— Это был не косяк.

— Что значит — не косяк?

— Меня поймали с Сэнди — не помню, как его звали, — маляром. И ты это знал.

— Я не знал этого.

— Гораздо более важным мне кажется то, что ты не хотел этого знать.

— Ты был очень забавным ребенком, — говорила Брук, перебирая мои волосы. — Мы были настолько отгорожены от мира в этих апельсиновых рощах, что я и вправду опасалась, как бы ты не вырос «со странностями». Коллекционировал марки, монеты, жуков и играл с ящерицами. О господи, а помнишь твой таксидермический этап? Я уж почти забыла об этом. Когда умер попугай Вермеер, ты решил сделать из него чучело. Тебе всегда было сложно выпустить что-либо из рук, как я теперь понимаю. Отец свел тебя с городским таксидермистом, и ты приступил к заочному обучению. Все эти задавленные и помершие птички… Я полезла в холодильник за сметаной и наткнулась на мертвую сову, которая пялилась на меня. Думаю, именно тогда я перестала питаться регулярно.

В одиннадцать мы сели смотреть шоу Дэйва Леттермана, сотворенное пару часов назад. Ральстон имел большой успех, прикладывал пакет со льдом и объяснял, как при отражении атаки безумного журналюги ему пригодилась военная подготовка, которую он проходил при съемках нового фильма. На пару с Дэйвом они сетовали на то, что красиво выглядящее поклонение в случае с некоторыми извращенцами видоизменяется в опасную одержимость.

— Но, Дэйв, это неизбежно в нашем положении. Мы делаем то, что мы делаем, мы всегда на глазах у публики, и я вовсе не хочу, чтобы отдельный инцидент прервал мою связь с поклонниками или сделал меня параноиком. Черт, это самая прекрасная в мире работа, и надо стойко переносить превратности судьбы!