Моё печальное счастье - страница 4

Потом добавил:

— Она слишком много читает, от этого у нее и завихрения!

Мое чтение — любимый конек Артура. Он не может взять в толк, что издают не только «Юманите». Однажды, насосавшись рома, он изорвал две мои книги из муниципальной библиотеки, что повлекло неприятные последствия, так как именно эти два тома были целиком распроданы издателем. С тех пор я покупаю книги по случаю и, прочтя, продаю букинистам, когда езжу в Париж.

Мама вздохнула, а я, снова обувшись, вышла на улицу. Поистине в атмосфере нашего дома, как, впрочем, и всего нашего квартала, можно было задохнуться. Стоял серенький вечер. Ветер доносил запахи, не похожие на запахи человеческого жилья, — к зловонию капусты примешивались ароматы с химического завода. Кроме высоких заводских труб горизонт был усеян стройками в лесах.

Эти поднимавшиеся белые дома пугали меня. Я с опаской взирала на растущий как на дрожжах город, где поселятся пришлые люди, лишат Леопольдвиль того кусочка живой души, что еще сохранялась в нем, и он станет еще более неуютным.

Я пустилась бегом. Железнодорожный переезд был закрыт. Я толкнула дверку для пешеходов. У вокзала, находившегося в ста метрах, стоял готовый к отправке поезд. Сторожиха у шлагбаума крикнула мне что-то, и я увидела приближающийся скорый из Кана. Я проскочила у него под носом… Странное ощущение. Работники вокзалов правы, вывешивая объявления, предупреждающие, что за одним поездом можно не увидеть другого. Маньенша была плотной женщиной с пожелтевшей кожей, крякавшей каждый раз, когда она опускала или поднимала шлагбаум.

— Вы что, не могли посмотреть перед тем, как…

Но я уже бежала дальше. И хорошо знала, куда.

Когда я приблизилась к дому Рулендов, они не качались на синем диване, а сидели за складным столиком, стоявшим неподалеку от качелей. В Леопольдвиле они единственные осмеливались есть на воздухе на глазах у соседей. Им было безразлично, смотрят на них или нет.

Я толкнула калитку и пошла по дорожке, усыпанной красным песком. Я впервые видела так близко их автомобиль. Он был еще красивее вблизи. Лакированное покрытие блестело, а машина издавала бесподобный запах, запах богатства, силы.

Я двигалась как во сне. Ах, если бы вы могли меня видеть! С прямо поднятой головой, как маршируют солдаты, с прижатыми к телу руками, с пронизывающим все мое существо биением сердца, готового вырваться из груди.

Мадам Руленд ела, смешно упершись левой рукой в колени. Ее муж собирался вскрыть банки с фруктовым соком, но остановился, увидев меня выходящей из-за машины. Я тоже застыла. Я смотрела на их еду, сознавая, как глупо было высаживаться на этом острове. Они не накладывали кушанья себе на тарелку, как это делаем мы; перед каждым из них стояло блюдо с крупной фасолью под коричневым соусом, с салатом, помидорами и мясом в розовом желе.

Жена улыбнулась мне, не проявив признаков беспокойства, а муж вставил две соломинки в треугольные дырочки, только что продавленные в банках с соком с помощью специального приспособления.

— Хелло, мадемуазель!

Из-за того, что он был покрыт рыжеватыми веснушками, его кожа будто излучала какой-то темный огонь. Глаза оказались светлее, чем издали. Я должна была дать какое-то объяснение, но волнение сковало меня. Они ничего не спрашивали, спокойно ожидая продолжения. Мадам Руленд дожевывала еду, а он принялся тянуть из соломинки.

— Прошу прощения, что потревожила вас…

— Вовсе не потревожили, — заверил он. — Не хотите ли орендж-джус?

Я поняла, что он предлагал мне фруктовый сок, и остолбенела.

Войти к ним было истинным сумасбродством, и вот, вместо того чтобы выяснить, что и как, они предлагали мне сок!

— Нет, спасибо.

У него была замечательная улыбка, у месье Руленда. Зубы белее, чем в рекламных фильмах, глубокая ямка на подбородке.

— Я пришла спросить, не нужна ли вам прислуга.

Его улыбка стала чуть уже, но зубы продолжали ярко белеть в сумерках. Мадам Руленд спросила что-то по-американски. Она плохо понимала французский, и я почувствовала, что слово «прислуга» ей неизвестно. Муж пояснил, и она взглянула на меня. На этот раз это был обычный взгляд женщины, которой молодая девушка предлагает свои услуги.