Могила светлячков - страница 3

Воняло гарью, ветер раздувал огонь, и гул пожара, казалось, разносился прямо над ними. Издалека, с запада, все еще доносился звук бомбежки – словно внезапный ливень. Испуг, временами, заставлял брата и сестру жаться друг к дружке. Вдруг вспомнив о коробке с  рисом, он вынул ее из кармана. Прошедшей ночью мама сказала, что экономить дальше нет смысла и взялась готовить с решительным видом. Когда последний имевшийся у них белый рис был сварен, она смешала его с бурым рисом и с бобами, оставшимися от завтрака. Теперь он открыл коробку и накормил Сецуко, выбрав для нее белый рис, уже почти слипшийся; посмотрев на небо, он увидел, что оно выкрашено в оранжевый оттенок, и вспомнил:  однажды мама рассказывала ему, что в то утро, когда случилось землетрясение в Канто, облака были жёлтого цвета.

"А где мама?" – "Она в бомбоубежище, за пожарной станцией. Оно выдержит попадание даже 550-фунтовой бомбы, так что беспокоиться нечего – там безопасно" – ответил он, убеждая самого себя; но багровые отблески мерцали и тут и там  вокруг железнодорожной ветки Хансин, которую он мог различить между сосен, окружающих насыпь. "Она наверняка будет ждать нас возле двух сосен у реки. Сейчас еще немного отдохнем, потом пойдем к ней". При этом он думал, что мама наверняка спаслась от огня; затем, его мысли сменили направление. "Ты в порядке, Сецуко?" "Одна сандаля потерялась." "Твой брат купит новую, получше". "У меня тоже есть деньги" – она сунула ему кошелек. "На, открой". Внутри оказалось несколько монеток по четыре или пять сен, а также мешочек с фасолью и мраморные шарики – красный, жёлтый и синий. За год до того, Сецуко проглотила один такой шарик, и они заставляли ее какать на газету, расстелив ее в саду. Проглоченный шарик – вот этот – вновь явился на свет к вечеру следующего дня…"Наш дом сгорел?" – "Похоже на то" – "Что мы будем делать?" – "Папа за нас отомстит". Это не было прямым ответом на вопрос, но Сейта совершенно не представлял, что с ними теперь будет. Гул самолетов наконец-то растаял. Не прошло и пяти минут, как начал накрапывать дождик. По рукавам расползались темные пятна от капель; глядя на них, он произнес: "Говорят, что такой дождь бывает после налетов". Его страх наконец-то отступил: мальчик стоял и смотрел на море, покрывшееся за это короткое время огромными, грязными, полностью черными предметами, которые приподнимало и опускало на волнах. Горы совсем не изменились; только пурпурный дым, лениво ползущий по склону горы Ичё, выдавал разгоравшийся там лесной пожар. "Ну ладно, залезай", - посадив Сецуко на рай ямы, он повернулся к ней спиной и подождал, пока сестренка вскарабкается ему на загривок. Еще когда они бежали, он ощутил, какой тяжелой стала его сестра. Хватаясь руками за траву у корней, мальчик выбрался из ямы.

Вдвоем, они вскарабкались на пригорок. В первое мгновение им показалось, что две школы и публичный зал совсем рядом – дома словно шагнули в их сторону. Всё остальное просто исчезло – баки для хранения сакэ, пустующие армейские бараки, даже пожарная станция и сосны кругом. Прямо перед ними возвышалась насыпь хансинской железнодорожной ветки. У национальной дороги сцепились вместе и замерли три легковых автомобиля. По-видимому, пламя сожрало городские кварталы у подножья горы Роккё. Дальняя сторона была вся в дыму. Во многих местах еще бушевало пламя, иногда раздавался гулкий хлопок еще не взорвавшегося заряда - а может быть, бомбы замедленного действия. С грубым свистом, похожим на вой студеного зимнего ветра, вихрь пронес по воздуху рваный кусок листового цинка. Он почувствовал, как Сецуко вцепилась ему в спину. Он сказал ей: "Это место словно вычистило, надо же. Смотри…здесь же было здание муниципалитета. Помнишь, мы ходили сюда обедать?" Он пытался разговорить сестренку, но та не отвечала. Сказав "Подожди минутку", он подвернул штанины и отправился вдоль насыпи к догорающим  руинам. От речного вокзала остался только остов крыши, храм перед ним тоже сгорел, оставив после себя только чашу для омовения. Людей становилось больше – и все семьями. Убитые горем и усталостью, люди сидели на обочине, опустив головы, с неподвижными лицами - только рты двигались в разговоре. На тлеющих углях кипятился чайник, пеклась усохшая картошка. Чуть дальше по направлению к горам, справа от дороги, стояли две сосны – те самые, со стволами, расходящимися от земли, как большая буква "V". Мамы не было. Собравшиеся у речного берега люди что-то разглядывали. Он подошёл и тоже взглянул. Воды в реке больше не было. Опустевшее русло было завалено трупами задохнувшихся в дыму - лицами книзу, с раскинутыми руками. Сейта уже чувствовал, что мама могла быть и среди них.