Могу! - страница 10

— О, Борис! Ну, как дела, Борис?

Виктор уверял, что если бы судьба свела Табурина с самим президентом, он ничуть не смутился бы:

— О, Айк! Алло, Айк! Много слышал о вас и очень рад нашему знакомству!.. Выпьем по дринку?

И эта его манера подкупала людей, они отвечали ему так же непринужденно и дружественно.

Знакомства у него были самые разнообразные: работник на газолиновой станции и сосед врач, танцовщица из подозрительного кабаре и пастор местной церкви, веселый молодой студент и пожилая учительница из школы. И все они по его мнению были очень хорошие люди, хотя его характеристики иной раз были неожиданны: «Хороший парень, но жулик и пройдоха!» или — «Прекрасный человек! Сволочь перворазрядная, но с большими достоинствами!»

Эта неразборчивость в знакомствах коробила Елизавету Николаевну, и она много раз выговаривала ему за это. Но еще больше коробили ее «ереси» Табурина. Когда он начинал высказывать их, она неизменно всплескивала руками и прерывала его:

— Бог знает, что вы говорите, Борис Михайлович! Замолчите!

Однажды она укоризненно говорила на свою любимую тему о современной испорченности нравов, а Табурин не только не поддержал ее, но и начал возражать:

— А для меня, Елизавета Николаевна, испорченный человек во сто крат милее неиспорченного! Он ведь больше похож на живого человека, чем ходячее совершенство в штанах или в юбке… Все эти добродетельные существа такие тусклые и дохлые, что молоко от них киснет. А испорченные и независимы, и оригинальны. Возьмите вы, например, Лору, которая в кабачке танцует… Уж на что испорчена! До конца! Про нее такое говорят, будто она даже…

— Ах, нет, нет! — затыкала уши Елизавета Николаевна. — Увольте меня от подробностей!

В другой раз заговорили об одном знакомом, которого все хвалили за то, что называется «твердостью взглядов». Но Табурин осудил эту твердость.

— Я таких людей боюсь! — заявил он. — Колоссально боюсь! Они думают, будто познали истину, а поэтому ненавидят всех инакомыслящих. Пример? Коммунисты! Уж такие у них твердые взгляды, такие твердые, что каждого, кто с ними хоть в одной букве не согласен, они либо в концлагерь ссылают, либо просто расстреливают. Вот и этот ваш… Как его? Он тоже познал истину, и дайте ему только силу и власть, так он всех, которые не по его думают, порасстреляет. Вот увидите: колоссально порасстреляет! Нет, всех тех, которые познали истину, я за решетку сажал бы: они общественно опасны!

— Ну, как можно такое говорить! Ну, что вы! — опять возмутилась Елизавета Николаевна.

Особенно же возмутила и даже потрясла ее одна «ересь» Табурина, которую он высказал сравнительно недавно. Елизавета Николаевна опять заговорила об испорченности нравов, о легкости разводов и о частой смене мужей и жен.

— Ну, на что это похоже! — негодовала она. — Разврат это и больше ничего!

Табурин, конечно, начал протестовать и уверять, что никакого разврата он не видит, а находит, что все это вполне естественно, потому что вызывается природой человека.

— Замолчите, замолчите! — не в шутку рассердилась Елизавета Николаевна. — Вы подумайте только, что вы говорите!..

— Что я говорю? Я правду говорю! — конечно, не мог остановиться Табурин, сразу же закусив удила. — Вы вот не перебивайте меня и дайте мне договорить, а то вы всегда не даете мне слова сказать, всегда перебиваете!.. — нетерпеливо заерзал он в кресле. — А я вам свою правоту как дважды два докажу! Чем спорить, вы лучше установите мне и себе: к какой биологической или зоологической группе принадлежит человек? Он — позвоночный, млекопитающий, всеядный и все прочее такое, но… моногамен он или полигамен по своей природе? Именно так: по своей природе, а не почему-либо другому! «Вот в чем вопрос!» — грозно посмотрел он. — Что мы видим в царстве животных? Мы видим в этом мире разнообразие, единого закона нет. Видим однобрачие, т. е. таких животных или птиц, которые живут семейными парами, и пока они живут в паре, адюльтеров у них не бывает. Но видим и полиандрию, и полигамию, т. е. многомужие и многоженство: на стадо волков — одна волчица, но на стадо кур — один петух. Не перебивайте! Дайте мне хоть слово сказать, — яростно замахал он руками, хотя ни Елизавета Николаевна, ни Юлия Сергеевна и не думали перебивать его. — Вы не перебивайте, а лучше разъясните мне: к какой из этих категорий биологически относится человек? Био-логичес-ки! — грозно подчеркнул он. — Я знаю, к какой категории его относят моралисты и законодатели, Тартюфы и философы, но к какой категории относят его биологи, я не знаю. Биологи молчат!