Мои границы - страница 8
— Вас, товарищ начальник, командующий вызывает.
Прибежали мы и встали рядом — я и красноармеец с флажками, и он просигналил катеру, который в километре от берега покачивался на легкой волне.
— Начальник заставы у семафора, — доложил дежурный.
В ответ на катере взмахнули флажками, и дежурный пояснил: «Велено вам флажки взять, так что — пожалуйста».
Флажки я взял, и на все сигналы с катера отвечал единственным сигналом, который усвоил: «Не понял, повторите». Это продолжалось довольно долго. Потом катер стал удаляться, и уже другими флажками что-то просигналил. Дежурный объяснил мне: «Вас благодарят за прекрасное усвоение семафорной азбуки».
Как-то при встрече командир катера, он же рулевой, рассказал, что ему было приказано передать еще пару сильных служебных слов, но он не знал сигналов такого содержания.
— Может, передать устно? — спрашивает.
— Благодарствую. Догадываюсь.
В начале 1926 года был сформирован 32-й Черноморский пограничный отряд, и служба по охране границы стала более зрелой, активной и поисковой. В это время и меня перевели на другую заставу, которая именовалась еще и портом, хотя никаких портовых сооружений там не было. Корабли ближневосточной линии — «Пестель», «Ильич» и «Ленин», плоскодонная «Феодосия» — в тихую воду раз в неделю заходили в бухту, останавливались в полукилометре от берега.
Порт без начальника немыслим, как и начальник без подчиненных, и потому был начальник несуществующего порта и при нем один матрос.
Независимо от начальника порта существовало «Морагентство» с большим штатом и при нем уполномоченный таможенного надзора. Для доставки с кораблей на берег редких пассажиров-курортников и нескольких ящиков магазину «Главспирт» «Морагентство» содержало большой баркас с командой — четыре гребца, рулевой и, разумеется, старший матрос.
На вопрос, не велик ли штат для такого грузооборота, последовал ответ:
— Ну что вы! Штат с расчетом на рост дан, на рост страны, ее морских перевозок. Тут еще такое будет…
Конечно, мы надеялись на рост и верили в него. До довоенного, 1913 года, уровня производства не так уж много оставалось, еще несколько усилий, а там мы пошагаем размашисто и широко. Так верило и этим жило большинство народа, но далеко не все в разоренной войнами стране…
Командование информировало, наставляло и требовало: «Примерно одна треть контрабандных товаров проникает в страну через черноморские порты и бухты. Выявляйте пути проникновения и закройте лазейки». Руководство нервничало, и иногда проскальзывало обидное раздражение: «Доложите, чего в вас не хватает — желания или сил?» Задача была не из легких, но перелом назревал, что, кроме наших усилий, объяснялось налаживанием производства товаров широкого потребления: парфюмерии, косметики, шелковых тканей и прочих необходимых вещей.
Предупреждали: в числе бездомных бродяг, неторопливо идущих весной обочинами дорог на север, в Новороссийск, а осенью обратно, в теплый город Батуми, скрываются и уголовщина, и остатки разгромленных бандитских шаек, «зеленых». Встречались и такие, но в основном эти люди жили надеждами на лучшее, мечтали о постоянной работе, оседлой и благоустроенной жизни.
Бандитизм, еще распространенный на Кубани и в горных отрогах, иногда проникал и на побережье. Однажды взволнованный женский голос сообщил по телефону: «Приезжайте срочно. На тракте в километре от села, — и она это село назвала, — разгромлен автобус, лежит в кювете, и труп мужчины около него…» На этом разговор прервался.
Расстояние было порядочное, более двадцати километров, и пока седлали коней, я запросил оперативного дежурного:
— Кто вам сообщил, фамилия?
— Себя не назвала…
Разгромлен был рейсовый автобус, забраны ценная почта и личные вещи пассажиров, убит инкассатор. Бандиты, четыре человека, как выяснилось, на крутом подъеме остановили автобус и, после грабежа опрокинув его в кювет, скрылись в горах.
Заход в бухту кораблей восточной линии до Батуми в летнее время превращался в затейливый праздник, в котором все: местная молодежь и люди среднего возраста, отъезжающие и встречающие, а также редкие в те годы курортники — показывали все, на что были горазды. Кто играл на гитаре, кто ударялся вприсядку, кто декламировал, а молодые, лет под двадцать, одинокие курортные дамы «из лучших дворянских семей», волею судьбы супруги вечно занятых в городах добывающих капитал нэпманов, обещающе, заманчиво улыбались.