Мои корни - страница 11

2 о независимости Украины, ни большевиков с их Совнаркомом в Смольном, и все посредничал и хлопотал о всеобщем примирении. Дед тоже. Выбрали его в кучу всяких комиссий и комитетов, и он страстно наслаждался общением с культурнейшими людьми, как из социалистов со стажем, так и из старых генералов-экспертов. Облом произошел тогда, когда Совет направил депутата Кузьминых своим представителем в комиссию по проведению границы между Российской федеративной социалистической республикой и Украинской народной республикой. Дед вспоминал, как у себя в депутатском номере гостиницы он сидел весь вечер за бутылкой "Мартеля с ласточкой" и спрашивал себя: "Ну кто я, что я? Географ, этнограф, историк? Я мужик, крестьянин Камышловского уезда Пермской губернии. А что, если я по незнанию русскую землю хохлам отмежую?!"

"Мартель" с ласточкой вообще хорошо мозги прочищает, это я теперь и по себе знаю. Стал дедко сворачивать свою бурную политическую деятельность. На курсы поступил, двойную бухгалтерию осваивать. Съездил в родной госпиталь в Жмеринке и демобилизовался, причем до конца жизни гордился, что он единственный из персонала, кто казенные одеяла себе не хапнул. А после Бреста, уже при немцах закончил эти самые курсы бухгалтеров и, как дембиль, через несколько фронтов отправился в родной Камышловский уезд. А там уже власть Верховного правителя. И самый его близкий друг по Пятому году в следственных органах у Колчака служит. Александр Дмитриевич, конечно, ему свое удивление высказал, а тот и говорит: "Ты, — мол, — Сана, в столицах служил (в смысле в Жмеринке и Киеве), так, наверное видел революцию-то. А я служил на Румынском фронте — так я видел только солдатский бунт. А домой вернулся — там все бывшие полицейские и черносотенцы в большевики, либо в левые эсеры записались и разбойничают хуже Емели Пугачева". Дедко мой его не осудил, но сам про все былые политические дела в 5 м году да в Киеве постарался забыть. Организовал у себя в Жуковке, а потом по всей волости кооператив, был там и председателем, и бухгалтером, и на все руки. На военные да политические дела он уж старался со стороны смотреть.

Как-то мы с ним разговорились про гражданскую войну на востоке. Я такой идейный комсомолец с уклоном в матшколу и романтику Братска, но деду верил все же больше, чем радио. Я и говорю: "Деда, но ведь победили большевики-то". А он: "Я вот только не знаю: они ли победили — или само развалилось. Приходилось мне видеть, как красный эшелон на станцию приходил, пока еще оттуда белый не ушел, и обходились без сражений". Рассказывал он, что смазочных масел не было — до Грозного и Баку четыре фронта, а у них в кооперативе в тайге кубик перегонный стоял и деготь гнали, так: "У меня, — говорит, — в тайге на этом заводике два городских большевика от контрразведки прятались". Я спрашиваю: "Дедушко, а после прихода красных как с заводиком-то?". Он говорил, что продолжал работать, а я уж сделал вывод, что дед, небось, пару колчаковских офицеров туда пристроил.

У него была своя оригинальная и, на мой взгляд, очень правдоподобная версия пружин, двигавших сторонами в Гражданской войне на Урале и в Сибири, значительно более материалистическая, чем официальная советская. Я пытался разыскивать, но так и не нашел каких-то похожих на нее публикаций, или серьезных доводов, опровергающих эту версию. Начиналось в этой версии все с "челябинского тарифного перелома". Попробую объяснить поподробнее от себя, как в юные годы из бесед с дедом запомнил, и позже, как любитель сибирской истории, по книжкам и журналам читал. В Сети на эти темы пока вообще ничего нет, даже на дивном сайте Сибирская заимка[7].

Получалось так. Россия, которую потерял кинорежиссер Говорухин, только и существовала в его воображении, да в ностальгической памяти эмигрантов, бежавших от Буденного. Конечно, не было такого кошмара голодовок и террора, какой периодически посещал Советскую страну, но и идиллия заботливого начальства, национального мира и японских темпов роста не ближе к истине, чем "Кубанские казаки". Ни одна из стоявших перед страной проблем: аграрная, национальная, рабочая, а под конец еще и военная, — не решались, да и не могли решаться, по-видимому, той государственной машиной, да еще с учетом кругозора и масштаба личности ее главы. И вот к другим проблемам существовала еще и сибирская. Конечно, изобретатель сибирского автономизма этнограф Тан-Богораз был на самом деле ссыльный народоволец