Мои корни - страница 5

". В любом случае, не думается, что в социализм деда подтолкнули экономические рычаги. По его рассказам, их деревня состояла из четырех улиц по берегам озера. На первой жили богатеи, на второй — народ маленько победнее, на третьей — еще победнее, и на четвертой самые бедные в деревне семьи. И вот, по дедовым рассказам, по зимнему первопутку из Тобольской губернии с Оби привозили обозами мороженую рыбу: на первую улицу шли нельма и стерлядка, на вторую — муксун и сырок, на третью — пыжьян (тоже сиговая рыбка) и налимы, и уж на совсем бедняцкую — щуки, караси и лещи. No comments.

А что особенно-то удивительного? На Урале и в Сибири помещичьего землевладения никогда не было, а в Камышловском уезде не было и заводского. Так что вся земля была крестьянской. Да еще, дед говорил, в 30 верстах их деревенская община арендовала еще землю у башкир. А земля такая, что навоз на поля, упаси Боже, не вывозили — иначе будет перерод, то есть из-за избытка азота в почве весь вегетативный потенциал злаков уйдет в двухаршинный стебель с пустым колоском на конце (ну, эта терминология уже моя, а не деда, это ведь я химвуз заканчивал). Крепостного права, соответственно, тоже никогда не было, были мы государственными крестьянами, и дед часто мне говорил: "Помни — в роду у тебя крепостных рабов не бывало!" Это он имел в виду с его, русской стороны, с еврейской, естественно, тоже. Так что про тяжелую жизнь крестьянства в царской России дед хоть и упоминал (всегда с обязательным примером владимирского, не то тверского мужичка, который пашет сохой, а лошаденка, бедная, валится, а он ее поддерживает, чтоб не упала), но, как честный человек, не скрывал, что сведения получены в основном из брошюр под девизами "В борьбе обретешь ты право свое" (С.-Р.) и "Пролетарии всех стран, соединяйтесь" (С.-Д.). И соху знаменитую он ненамного больше видел, чем я. Да и партийная пропаганда, видимо, в условиях конкуренции с разных сторон не была такой оголтелой, как у Оруэлла в "1984", или в нашем отечестве в героические 30-е. По пересказу деда в той самой брошюре, что его сагитировала, первый русский социалист Николай Чайковский[1] так и писал, что народу нужен во-первых Хлеб, во-вторых Свет ("то есть, Знания" пояснял дед), а уж потом Свобода.

К тому же по зиме, когда большая часть русского крестьянства еще и на моей памяти впадала в полугодовую спячку, прерываемую только приемом браги и самогона, народ из дедовой Жуковки отправлялся на заработки. Ехать было недалеко — на ближние уральские заводы возить разные производственные грузы. Помимо дедовых воспоминаний мне еще приходилось об этом и читать (в мемуарах П.П.Бажова). Ну, а дед так впервые поехал в 16 лет и заработал на городской костюм-тройку. Он вообще, по-видимому, в молодые годы был большой франт и любитель womankind. Да еще если учесть его любовь к цивилизованности…. Самой высшей аттестацией для человека было у него слово "культурнейший". Отучился он в церковно-приходской школе три года: как он говорил, "первый год сам учился, а уж со второго учителю помогал других ребят учить". Дальше учиться, не покидая деревню, было негде — так что черпал знания из книг да из бесед с образованными людьми, т. е. главным образом с окрестными учительницами. Те, как можно понять, общались с удовольствием, и по народническим взглядам, и потому, что дед был юношей видным и обходительным. Первое время он, как и все деревенские парни, сильно употреблял брагу и казенную (самогон, судя по всему, тогдашняя деревня не знала), даже уж и после женитьбы на Фекле и рождения старшей дочери, ныне здравствующей девяностопятилетней тети Пани (Парасковьи), но в 20 лет угодил по пьянке с лошадьми в прорубь, что совместно с поучениями графа Толстого лет на десять отвадило его от национального напитка.

Жуковка была не в большом отрыве от жизни и многие однодеревенцы постоянно работали в городах. Как-то мне запомнился дедов рассказ о знаменитом экспроприаторе Лбове и его появлении в их деревне. Имя это сильно забыто, хотя в 1905-м году и после очень было известно, а позже книга "Лбовщина, или Жизнь ни во что"