Мои мужчины - страница 2

После десятого класса я стала поступать в медицинский институт.

Я люблю медицину и читаю медицинские учебники, как «Три мушкетера».

У медицины и литературы много общего. Болезнь тела и болезнь духа – идентичны. Состояние влюбленности сходно с лихорадкой: высокая температура и скоро проходит. А любовь – это хроническое заболевание. Длится долго, иногда всю жизнь.

Онкология – это болезнь тоски. Тоска накапливается и собирается в одном месте.

Язва желудка – результат долгих раздражений.

Хочется сказать: люди, любите себя. Но с другой стороны, самовлюбленный человек – жуткая гадость, даже если этот человек умный и с юмором.

Если бы я не стала писателем, то была бы врачом. При этом – хорошим. Но я не поступила в медицинский. Получила тройку по сочинению, и недобрала балл. Ирония судьбы.

Моя мама засуетилась, куда бы меня пристроить.

За моей спиной была музыкальная школа – семилетка, и меня воткнули в музыкальное училище.

Вот чего я не любила, так это музыкальную грамоту, сольфеджио, чтение с листа. Не любила и не умела. Более или менее мне удавалось дирижирование. И еще я любила петь в хоре. Хоровое пение – это молитва своего рода. Объединяются души и летят к Богу единым посылом. Как мы пели… В репертуаре была вся хоровая литература.

Я и сейчас неравнодушна к хоровому пению и, когда слышу детский хор, начинаю плакать. Почему? Не знаю. Наверное, потому, что безгрешные ангелы посылают свою молитву и сотрясают мою душу.

Волшебная страна – музыка. Но эта страна не моя. Я училась без энтузиазма, скучала, как пассажир в зале ожидания, который ждет своего поезда. А поезд все не идет, и сколько ждать – непонятно, может быть, всю жизнь. Вот где тоска…

Сейчас я могу сказать, что музыкальное образование обогащает жизнь, делает ее более стереофоничной.

Очень часто, когда я приезжаю в незнакомые города, я сажусь на лавочку, закрываю глаза и слушаю, как звучит этот город на слух.

Одесса поразила меня страстным скрежетом: скрежет трамваев и скрежет голубей. Во всем жара и страсть. Трамвай «Желание».

Столица Лаоса запомнилась покоем и тишиной. Шуршание шин об асфальт – шорк-шорк… Девушки на велосипедах – абсолютные статуэтки: белые кофточки, синие юбочки, точеные ножки на педалях. Шорк-шорк…

Работники отеля говорят друг другу: «Бо-пи-нян». Это значит: не бери в голову.

Вот так и живут: шорк-шорк и бо-пи-нян.

Кому-то покажется скучно, а на самом деле – замечательно. Ничего лишнего. Иногда в магазине или на базаре слышится ор. Кто-то орет на всю голову. Значит, приехали русские, переговариваются между собой.

В двадцать лет я вышла замуж за москвича, которого знала одну неделю. Он поднял на меня глаза – большие и синие. Не голубые, а именно синие, как небо на японских открытках. Еще у него были узкие брюки-дудочки и ботинки на высокой подошве из белого каучука. Тогда это называлось «на манке».

Я увидела всю эту красоту и подумала: «Какая счастливая та девушка, за которой он ухаживает. Мне бы такого. Но это нереально».

Оказалось, реально. Он позвал меня в театр, и все закрутилось. И кончилось тем, что я переехала в Москву и родила девочку. Жалко, что только одну.

Оглядываясь назад, я жалею, что так много работала. Лучше бы рожала детей. Именно там – счастье. В детях, их личиках, их голосах и присутствии рядом. Но, как говорят, у истории не бывает сослагательного наклонения. Если бы да кабы, то во рту бы выросли бобы (а может быть, грибы)…

А тогда я окончила музыкальное училище и в двадцать лет переехала в Москву на улицу Горького, дом 24. В этом доме находился ресторан «Баку». А что сейчас – не знаю.

Я поселилась в самом центре. Энергетика центра совсем другая. Выходишь на улицу, вливаешься в поток людей, и ты уже в потоке, идешь как на подвиг, и все тебе по плечу.

Надо было устраиваться на работу. Я пошла в роно (районный отдел народного образования), и меня определили учительницей пения в общеобразовательную школу. Школа расположена на краю света, на выезде из Москвы.

А что бы я хотела? Кто я такая? Никто. Ни связей, ни знакомств, только доверие к жизни и тонкая талия.

Школа, в которой я работала, была одноэтажная, деревянная, поселковая. У половины моих учеников отцы сидели по тюрьмам.