Мои Турки - страница 7

Наташе исполнилось восемнадцать. Любуется отец, как расцвела дочка. Тоненькая уж, правда, но ладненькая, пышноволосая. И лицо не крестьянское, как у Санятки. Городское какое-то, черты лица тонкие. Одеть бы понаряднее, настоящая царевна.

А Наташе хочется на зарянку. Горе горем, но молодость берет свое. Радуются старшие соседки, слыша звонкий голосок певуньи Наташи:

— В отца певунья. Матери-то в сиротстве не до песен было. А Николай голосистый был в молодости и собой пригожий.

Удивлялись люди и порядку в огороде Осиных:

— Глянь-ка, Сергевна, младшие-то Осиных все высыпали на прополку. А ведь Натанька и подзатыльников никому не дает. А слушаются ее с одного слова. И как ей удается?

— Так уж поставила себя девка. Бедовая!

И Наташа радовалась, что отец не стал пропивать деньги, что в поле был хороший урожай, что много вырастили овощей, что все дети здоровы, что весело на зарянке и на душе.

Возвратилась с зарянки. Дома все спят. Тихо кругом, чисто. Легла на свою постель и думает:

— Вот бы сейчас маманька пришла! Так бы за нас порадовалась! Она удивилась бы, что папаня больше не пьет. А завтра, может быть, корова отелится. Хорошо будет ребятишкам с молоком, пей вдоволь!

И уже засыпая, вспомнила, как на нее на зарянке стали засматриваться многие ребята.

А утром к Осиным пришли сваты. Начались обычные разговоры, что у них есть купец — добрый молодец и так далее. Ждут сваты, что им ответит Николай. А тот все молчит. Наконец заговорил:

— Дочь свою я люблю больше жизни, желаю ей счастья. И судьбу свою будет выбирать Наташа моя сама. Вот как она решит, так тому и быть. А пока на этом и расстанемся.

Вечером состоялся разговор отца с дочерью. Николай сказал Наташе, что он не смеет ее удерживать, что рано или поздно она вылетит из родного гнезда, и что парня сватают хорошего, его и мужики хвалят, и мельник ценит за грамотность и честность.

— Да в этом ли дело, папаня? Как же я ребятишек оставлю? Тебя?

— Но ведь Санятке уже шестнадцать. И парнишки подрастают. Да и ты к нам бегать станешь. Парень-то, говорят, тихий, скромный. А ты отчаянная. Думаю, не пропадете.

— Скромный и тихий»…….Глубоко в душу запали эти слова. Если не будет пить и драться, как мой отец, это бы было славно.

— Да я жениха-то и в лицо не видела.

Отец ответил, что тут дело не хитрое, их познакомят, не завтра же выходить замуж.

И Петя Куделькин стал заходить на Крымскую гору в дом Ивановых (по-уличному Осиных). Он настолько смущался, что, казалось, приходит вовсе не к ней, не к Наташе, а к ее младшим братишкам. Сядет играть с ними в карты, а сам лишь украдкой на Наташу посматривает. Внешне он Наташе понравился: волосы темные, сам смуглый, а глаза серые, умные, но что-то в них еще детское.

Визиты Петра зачастились, мальчишки совсем привыкли к нему, ждали с нетерпением. Петя и чаще бы ходил, да стеснялся. А ну, как откажет? Разве для него такая царевна-лебедь? Слово скажет, все в доме ее слушаются.

— Не отказала бы только, другой такой не встречу, — думал Петр. И Наташа все чаще и чаще ловила себя на том, что думает о Петре, ждет его.

— Нет, такой не обидит, не сможет.

Сыграли свадьбу. И Наташа с Крымской горы переехала на Лачинову улицу к Петру. Все ей здесь нравилось: и ласковая свекровь, и приветливые старики, и глухонемой брат мужа, которого ей было так жаль, и хорошенькая девочка Лизавета, младшая сестренка Петра. Но больше всего ее привлекал здесь простор этой улицы, который давал будто бы простор и свободу душе:

— Глянешь от вас на Селявку, простор нескончаемый, не то, что на нашей Крымовке, где на улице двум телегам не разъехаться. Красота у вас тут, Петя, только б любоваться.

Обняв жену, Петр повел ее показать огород. Наташа ахнула, всплеснув своими нежными руками:

— Чудо! А у нас там огород идет по склону оврага. Поливаешь, а вода вся вниз убегает. У вас же равнина. Счастье какое! Здесь справа мы с тобой смородину посадим черную и красную.

— А вишня, смотри, к нам от соседей перешла, — показывал Петя. — А видишь этих двух красавиц?

И он показал на две стройные кудрявые яблони. Их он сажал в памятный для него год, когда утонул его отец. Было Пете тогда только девять лет. Доктор Ченыкаев рассаживал сад, а два саженца выбросил. Жаль их стало Пете, хоть доктор сказал, что яблоки от них будут невкусные. Но не засыхать же саженцам на солнце. Посадил их мальчик в своем огороде на самом просторе. Оба саженца принялись, подросли, начали приносить плоды.