Мокрая магия - страница 9
Тогда, в 1945 году, сил было с избытком.
Возникали сотни планов строительства нового мира, и у каждого были свои сторонники, зачастую фанатичные.
Тогда выбрали Гардинга, потому что он обещал нормальность. Люди устали после войны и хотели вновь заползти в лоно 1912 года. Они не желали новых экспериментов, которые могли бы еще больше усложнить жизнь.
Еще перед поражением Японии дорога в будущее была четко очерчена — сотни планов и сотни фанатиков. И мощное оружие. Выбор какого-то одного плана повлек бы за собой сопротивление и смертельную опасность для цивилизации, потому что к 1945 году развитие науки и техники позволило изобрести оружие слишком большой разрушительной силы, чтобы его осмелился употребить кто-либо, кроме фанатиков.
Все сходились на одном — на платформе Гардинга. Довоенная безопасность, добрый старый образ жизни. В этом направлении было легко вести пропаганду — люди жаждали отдыха.
Вот они и отдыхали, а Утопия все не наступала. Однако появлялись определенные изменения.
Плавные линии не были обязательны для наземных машин, и от них отказались.
Спиртное опьяняло, однако не вызывало отравления.
Рыбы, 7, децем.
Села плюс.
Но официально — никаких перемен. Люди были довольны и чувствовали себя в безопасности, обретя, как казалось, старый, проверенный образ жизни. Кроме того, возможно, они бессознательно приспосабливались, и теперь им казалось естественным, что сегодня Рыбы, 7, децем.
Горстка же неприспособившихся, которые не могли принять психофоны…
Дейв был репортером и по профессиональной привычке разговорил Мэри. Для этого пришлось немного выпить и при этом так направлять разговор, чтобы не коснуться Энди, который умер, но много чего делал во времена, когда еще использовались телефоны.
— Люди теперь другие, — сказала Мэри. — Это так, словно… не знаю даже, как сказать. Чего-то они добиваются, но я не знаю чего. Помню когда-то в школе всем очень хотелось выиграть у команды «Тек-Хай». Мне это было безразлично, но всем другим — нет. Началось что-то вроде массовой истерии. Где-то глубоко в себе все работали на эту победу, а я никак не могла этого понять. Ну и что, если не выиграем? Что тогда?
— Ты — антиобщественный тип, — заметил Теннинг.
— Теперь тоже что-то висит в воздухе. Все опять трудятся ради победы над «Тек-Хай». Вот только не я и не… — Она махнула рукой. — Людей вроде нас это даже не волнует.
— Когда-то я работал в редакции «Стар», — сказал он. — Кстати, по-моему, они переехали, а?
— Конечно, как и все газеты. Их где-то издают, только никто не знает где.
— А ты… читала «Стар»?
— Я не хочу ничего читать.
— Я имел в виду этого фельетониста… Теннинга.
Она пожала плечами.
— Я знаю, о ком ты говоришь. Он теперь не работает в «Стар». Перешел на местную радиостанцию.
— На… радио?
— Ага. Теннинг сейчас популярен, Дейв. Все его слушают.
— И о чем он говорит?
— О сплетнях. О политике. Людям нравится…
«Итак, люди слушают этого чертова двойника, а он формирует общественное мнение. Формирует так, как того хотят важные персоны. Именно поэтому меня схватили в тысяча девятьсот сорок пятом. Я не занимал тогда высокого положения, но меня слушали. Я пользовался популярностью. Посадить на ключевые места нужных людей, которые будут проводить их план в действие…
Дублеры, двойники на определенных местах. Безболезненная психологическая процедура, сдобренная лакрицей пропаганда. И мир покатился вперед, оставляя позади настоящего Дейва Теннинга, — огромный шар, толкаемый тысячами двойников, менял курс и набирал скорость.
Ну ладно, может, сам план и хорош, но Дейв Теннинг слишком долго был узником…»
— У меня есть друзья… точнее, были, — сказал он. — Мэри, как мне связаться с человеком по имени Пелхэм?
— Не знаю.
— Ройс Пелхэм. Он издавал «Стар».
— Закажи еще выпить.
— Это очень важно.
Она встала.
— Хорошо, Дейв, я устрою это.
И она вошла в кабину психофона. Теннинг сидел и ждал.
Ночь была теплой, стакан, охлаждаемый по принципу индукции, приятно холодил руку. Пивная в трущобах, вонючая и не очень чистая, с засыхающими деревцами в кадках, казалось, растворялась в лунном сиянии.