Мокруха - страница 14
— Я тоже вспоминал. Хотелось увидеться, — не моргнув глазом соврал Глен.
— Когда та ерундовина произошла, я верил, что ты не виноват.
— Правильно, не виноват.
— Многие считали, что это ты сделал. Я же знал, что ты не мог.
— Правильно, не мог.
— Индюкатор все. Он ведь со сдвигом по фазе был.
— Ладно, — оборвал его Глен. — Чего старое вспоминать. У тебя что? Как жил?
— Более-менее. За сборную выступал. Слышал?
— Как не слышать. Знаменитость городская.
— Потом травма была. Серьезная. Пока оклемался, меня со счетов списали. Я не из незаменимых был. Спорт — это гонка. Прозевал, сдал позиции — и ты уже в хвосте. Догоняй, рви живот. А мне не захотелось. Надоело. Я и ушел.
— Правильно сделал. Труда — тонна, а платят копейки.
— Что-то все-таки имел. Загранпоездки, барахло — в те времена за счет этого можно было безбедно жить. Не то что сейчас. Кое-что заработал. Потом на Жанне женился. Красивая девка была, студентка педучилища. Но самомнение, запросы — это нечто. Она меня подбила на «челночные» рейсы в Европу. Я в компанию еще Владика взял. Он из нашего клуба, легкоатлет-марафонец, мастер спорта. Тоже со спортом завязал. Дело выгодное оказалось. И шмотки возили, и золото, и машины перегоняли. Вон, «пятерка» под окном — моя. «Ауди» Жанна забрала, зараза.
— Долго «челночил»?
— Не очень. Но про это без рюмки не расскажешь. Давай еще по одной.
— Мне немного.
— Много — немного… Давай по полной. За то, чтобы у нас все было и чтобы нам за это ничего не было.
Глен честно проглотил содержимое рюмки, а она была не из маленьких. Его начало развозить. Окружающее все больше отдалялось от него и теряло четкость.
— Ну а дальше? — спросил Глен. — Тебе кто-то по рукам дал?
— Если бы! — Брендюгин взял бутерброд с колбасой, целиком засунул во вместительный рот и, жуя, произнес: — Завалил я одного в Польше.
— Как завалил?
— Там такой бардак. Нашего брата обирают все, кому не лень. Поборы, рэкет. Кто этим только не занимается — и славяне, и черные. Но очень крепкие позиции в рэкете у чечни были. Польской полиции на все плевать не наплеваться. Хуже, чем наша ментовка, — никогда помощи не допросишься. Одного парня у нас чечены выпотрошили, он к полякам в полицию. Так ему же они и морду набили. Мол, нечего ходить, развелось вас, русских, во все времена от вас Польше одна беда. Вся надежда на себя. Мы с ребятами кучковались. К нам никто не лез. А тут вдвоем с девкой в дорогу отправились. Машину перегонял. Тут нас на двух тачках прижимают к обочине. Их пятеро. Чечены, мать их! Вытащили нас из машины. Двое меня за руки держали, двое лупили. У одного ствол был, он все мне им в зубы тыкал. Им машина нужна была, а с нами они просто развлекались. Стали советоваться, что с нами делать — мочить или не надо. Решили меня отпустить, а спутницу с собой взять, в лесок. Понятное дело, для чего. Я человек спокойный, но иногда могу взбеситься. И взбесился. Тех двоих с рук стряхнул, а тому, с пистолетом, от души промеж рогов засветил. Он успел на курок нажать, но пуля вверх ушла. Тут другой чечен в карман полез, за пушкой… Ну, я его и завалил. Насмерть. Мы с Нинкой в машину и по газам. По дороге пистолет в речку выбросил. После этого с поездками пришлось завязывать.
— Ты же оборонялся. Чего тебе было бояться?
— Виноватым сделать невиновного — у них это быстро. Да дело даже не в полиции. Я вообще сомневаюсь, что они труп нашли. Просто чечены эти там, за границей, круто себя поставили. А мне на пулю нарываться не резон.
— Потом что?
— Потом Жанна ушла к Владику, бегуну этому хренову. Они фирму открыли. ТОО «Жанна». На мои деньги. А меня побоку.
— Все деньги заграбастали?
— Все не все, но…
— Ты это просто так оставил?
— А что делать? Пообещал я им небольшой шторм на девять баллов. Жанна такая сучка, у нее тоже есть чем на меня надавить. Полаялись, поматюгались. Они мне согласились отступного дать. Разошлись.
— Чем ты теперь занят?
— Ничем. Куда идти? На завод? Заводы все закрываются, своих не знают куда девать. Да и у станка стоять не собираюсь. В продавцы? В охранники? Тоскевич… Да и вообще пахать неохота. Я в спорте за десятерых отпахал… Так и живу. Проживаю остатки.