Молчаливое семейство - страница 2

Короче, перед шведскими газетчиками, любителями «жареного», открылось просто необозримое поле деятельности. Но газеты не откликнулись на эту небывалую сенсацию аршинными заголовками. Более того, они вели себя куда сдержаннее, чем в том случае, если бы погибший оказался простым смертным. В кратких газетных комментариях не было и строки досужих рассуждений, а тем более догадок. Все буржуазные газеты подчёркивали лишь, что мотивы самоубийства Марка Валленберга были сугубо личного порядка, да кое-где мелькало модное слово «стресс» – переутомление.

Между тем сдержанность прессы никак не отражала истинных настроений кругов, к которым принадлежал молодой Валленберг. Шведские дельцы хорошо помнили историю с самоубийством Ивара Крейгера в 1932 году. Тогда пистолетный выстрел, раздавшийся в парижском отеле, прозвучал как сигнал едва ли не крупнейшей финансовой катастрофы нашего времени. Надо ли говорить, какой переполох поднялся среди шведских, да и не только шведских, бизнесменов после происшествия в Худдинге. Только ли Марк Валленберг испытывал «стресс» или же вся финансово-промышленная «империя» Валленбергов?

Конечно, столь грубая материалистическая постановка вопроса нарушала благопристойную атмосферу траура, царившую в семействе. И через газеты было пущено авторитетное суждение экспертов об устойчивом положении банка Валленбергов. Судя по всему, это суждение соответствовало действительности, но любители задавать вопросы не успокоились. Они стали гадать, кому достанется титул кронпринца. Наконец, когда было названо имя Ханса Мунка аф Розеншельда, свояка Валленбергов, разрешился и этот вопрос.

Однако главная загадка – в чём причины несчастья – по-прежнему требовала ответа. В те дни Стокгольм был полон самых противоречивых слухов. Говорили о том, будто трагедия в Худдинге положила конец тяжёлым распрям, глухо бурлившим в семействе, будто распри эти связаны были с неким серьёзным вопросом финансового характера. Говорили, будто... Впрочем, повременим со слухами. Ведь чтобы понять суть дела, надо представить себе сначала, кто такие Валленберги, что значат они для Швеции.

Шведы гордятся своей демократичностью. Ещё бы не гордиться: в стране живёт 8 миллионов шведов, и почти все на «ты» друг с другом. На «ты» между собой депутаты парламента от соперничающих партий, пусть хотя бы в неофициальной обстановке, и сотрудники всех звеньев какого-нибудь учреждения, участники телевизионной дискуссии о благонравии и просто прохожие. Журналистам известно даже одно крупное промышленное предприятие, где рабочие позволяют подобную простоту в общении с хозяином. Всерьёз обсуждался проект официального внедрения «ты» в шведской армии, пока командование не усмотрело в нём покушения на воинскую дисциплину.

Существует, однако, незримая грань, переступив которую даже шведские архидемократы вдруг утрачивают свои привычки и вспоминают старинную, хотя и несколько громоздкую, формулу обращения в третьем лице: «Не может ли господин директор сказать мне?», «Как считает господин горный инженер?» и т. п. Откуда же появляется третье лицо, если беседуют двое? О, оно присутствует незримо. Это – его величество капитал. Любой швед считает эту сверхвежливую формулу обязательной, если общается с сильными мира сего.

В Швеции немало директоров, горных инженеров или советников. Далеко не все они относятся к кругу лиц, которых шведы ассоциируют с теми, кто обладает реальной властью в их стране. Власть эта сосредоточена в руках клана богачей, крупных предпринимателей, кучки мультимиллионеров, нередко предпочитающих титулы попроще графских. Им фактически принадлежит последнее слово в экономической жизни, в определении важнейших направлений шведской политики, и слово это – решающее.

«Да, власть шведских мультимиллионеров огромна, гораздо больше, чем мы до сих пор думали», – с горечью признала как-то стокгольмская газета «Афтонбладет», редакторы которой, как считается, свято верят в принципы и идеалы социал-демократии. Этому признанию явно должен был предшествовать некий шок, серьёзно потрясший социальный организм Швеции и обнаживший его подлинную внутреннюю структуру. Именно такое воздействие произвёл на шведское «общество благосостояния» доклад парламентской комиссии по исследованию концентрации в экономике.