Молчание мертвых - страница 3

– Нет. Я… я лучше поеду.

Она отступила в темноту. Повидала брата, убедилась, что с ним все в порядке, что он настороже, и хватит. На сегодня с нее воспоминаний достаточно.

– Надолго в город?

Грейс остановилась.

– Еще не знаю.

Клэй нахмурился, и его приятные черты вдруг обострились, стали жестче и грубее. Похоже, сбережение мрачной семейной тайны оказалось делом нелегким, и груз выпавшего на его долю бремени давал о себе знать.

– Так что же тебя сюда привело? После стольких-то лет…

Она прищурилась под его взглядом, но глаз не отвела.

– Иногда меня так и тянет рассказать всем о том, что здесь случилось. Это было бы справедливо и правильно.

– А почему ты думаешь, что знаешь, как правильно, а как неправильно?

– Потому что последние пять лет я занималась тем, что защищала истину и справедливость и заставляла людей нести ответственность за свои поступки.

– И ты уверена, что всегда наказывала того, кого надо? Что люди получали заслуженное наказание?

– Мы должны полагаться на систему. Без нее общество развалится.

– И кто же заслуживает наказания за то, что здесь случилось?

Тот, кто лежит в земле, хотела сказать Грейс, но Клэй знал это и без нее, а потому она промолчала.

– Почему же не призналась раньше? – спросил он. Она невесело усмехнулась:

– Наверно, потому же, почему и ты до сих пор охраняешь это место с ружьем.

Несколько секунд Клэй молча смотрел на нее.

– Похоже, тебе предстоит принять нелегкое решение.

– Наверно.

Молчание.

– И ты не попытаешься меня отговорить? – с кривой усмешкой спросила Грейс.

– Каждый решает для себя сам.

Какой уклончивый ответ. Она хотела бы услышать другой – чтобы зацепиться, схватиться, возмутиться, обвинить кого-то. Чтобы не дать ему обойти ее так легко. Но прежде чем она успела что-то сказать, Клэй сменил тему:

– Так ты ушла с работы?

– Нет, у меня отпуск. – За последние пять лет у нее не было ни одного прогула. Штат задолжал ей два месяца, к тому же она еще взяла и отпуск.

– Не самое лучшее место для отпуска.

– Ты же здесь живешь, так?

– У меня на то веская причина.

Грейс не удивилась бы, если бы брат, по примеру матери, назвал ее предательницей, но чувствовала – Клэй рад, что сестра сбежала в город. Он хотел, чтобы она держалась подальше отсюда, жила своей жизнью и забыла о нем, о Стилуотере, обо всем.

Из-за этой вот душевной щедрости Грейс ощущала себя не в своей тарелке – потому что хотела того же и для него.

– Ты тоже мог бы уехать, если бы хотел по-настоящему, – сказала она, понимая в глубине души, что он с ней не согласится.

– Я сам так решил, – твердо отрезал он и замолчал, плотно сжав губы.

– Ты такой упрямец. Так и проведешь здесь всю жизнь.

– Где остановишься? – спросил Клэй, пропустив ее последнюю реплику.

– Сняла домик Ивонны.

– Так ты уже знаешь…

Боль в груди заставила ее напрячься.

– Молли позвонила мне, когда она умерла.

– Молли была на похоронах.

– У Молли свои причины, чтобы приезжать сюда, – резко ответила Грейс, хотя в голосе брата и не прозвучало осуждения. Если бы и она могла поступать так же, как Молли, приезжать и уезжать, когда заблагорассудится, вести себя естественно, как все остальные. Но нет, у нее так не получилось бы – слишком многое мешало. – Кроме того, я была занята на важном процессе.

Это было правдой, но, с другой стороны, она даже не попыталась вырваться. Три месяца назад она еще уверяла себя, что никогда, ни при каких обстоятельствах не вернется в Стилуотер. Ни за что. Ну, только на похороны матери. Да и то…

– Я знаю, Ивонна многое для тебя значила. Хорошая была женщина.

В тот год, когда Грейс уехала из Стилуотера, Ивонне Уокер, бездетной вдове с нежной, черной, как соболиная шерсть, кожей и глазами, видевшими в людях только хорошее, исполнилось шестьдесят пять. В течение многих лет она, независимо от погоды, сидела под тентом в своем дворике на углу Мэйн-стрит и Эппл-Блоссом и продавала самодельное мыло, а также, в зависимости от сезона, яйца от собственных кур, пикули, персики и томаты со своих грядок, пироги со сладким картофелем и шоколадное печенье с орехами.

В Стилуотере Ивонна считалась чудачкой, и на то было три причины. Она не терпела преподобного, не лезла в чужие дела и всегда была добра к Грейс.