Молилась ли ты на ночь? - страница 7
Хозяева не отозвались, а смех стал громче. Меня явно не услышали, так что я вынуждена была переместиться с плиточного пола прихожей на сияющий паркет гостиной.
– Ау, кто-нибудь?
Женский голос, перебиваемый многоголосым смехом, лился из динамиков домашнего кинотеатра, на экране ломала комедию популярная дама-юмористка – шла развлекательная передача «Аншлаг». В шестьдесят пятой квартире зрителей у этого шоу не было, буквально – ни одной живой души. Зато на полу лежало мертвое тело.
– Ой! – испуганно пискнула я, врастая ногами в паркет.
На шикарном шерстяном ковре лежал, широко раскинув руки и ноги, горбоносый брюнет в черных брюках и белоснежной батистовой рубашке с оборванной верхней пуговкой. В образовавшемся вырезе курчавилась густая, как полярный мох, темная поросль. Экстерьер знойного брюнета был решен в основном в черно-белых тонах, исключение составляли только алый шелковый кушак и такого же цвета пятно на рубашке. О происхождении этого пятна не приходилось долго гадать, вопрос совершенно однозначно решал кинжал, торчащий из груди брюнета восклицательным знаком.
С трудом сглотнув комок, самопроизвольно образовавшийся в горле, я посмотрела на паспорт, который держала в левой руке. Внутренний голос подсказывал, что имеет смысл немедленно сравнить фотографию, вклеенную в этот документ, с бледной физиономией разлегшегося на полу брюнета.
Внутренний голос оказался прав. Если верить основному документу, незавидную и бессловесную роль кинжальных ножен исполнял Ашот Гамлетович Полуянц собственной персоной. Тот факт, что у моих ног лежит такой импозантный мужчина, в данной ситуации нисколько меня не радовал.
– Вот влипла, так влипла! – непослушными губами хрипло пробормотала я, посочувствовав сама себе.
Собственный голос показался незнакомым, и это напугало меня еще больше. Вдруг ужасно захотелось все бросить, дико завизжать и опрометью ринуться прочь из шестьдесят пятой квартиры, будь она неладна! Я уже напружинила колени, силясь оторвать ноги от пола, в который они вросли, как черенки садовой розы в благодатную почву клумбы, но тут мой внутренний голос четко и ясно сказал:
«Стой! Уйти надо так, чтобы не оставить следов!»
«Так мне что, сапоги снять?» – огрызнулась я и оглянулась.
Мокрые отпечатки моих рифленых подошв отчетливо виднелись на блестящем паркете.
«Оставь в покое сапоги! – сердито сказал внутренний. – У тебя в сумке должны быть влажные салфетки, достань их. Отступая к двери, будешь вытирать свои следы. Да! И паспорт убитого тоже протри».
Следуя наставлениям рассудительного внутреннего, я вытянула из кармана пальто кожаные перчатки, натянула их, а потом дрожащими руками достала из сумки пакетик с влажными салфетками. Пропитанной душистым лосьоном тряпочкой я тщательно протерла кожаную обложку чужого паспорта и ламинированную страничку с фотографией, истребляя на них свои отпечатки пальцев, а потом затолкала старательно продезинфицированный документ гражданина Полуянца в сумку.
«С ума сошла? – тут же шикнул на меня внутренний голос. – Не вздумай унести документ убитого с собой!»
«А куда его деть?» Я огляделась по сторонам.
Бегать по комнате, умножая число своих следов, не хотелось, но просто так бросать паспорт на пол тоже казалось неправильным. Это выглядело бы как-то неестественно, ведь документы нормальные люди обычно хранят в более укромных местах.
«Дура! Ты на Полуянца посмотри: по-твоему, он выглядит нормально и естественно?!» – рявкнул на меня внутренний голос.
Пришлось согласиться, что нормальности и естественности в позе Ашота Гамлетовича мало, а в причине его смерти и того меньше.
«Забрось паспорт на полку», – посоветовал внутренний.
В школьные годы я неплохо играла в баскетбол, и теперь этот опыт мне пригодился. Не сходя с места, я выудила твердую кожистую книжицу из сумки, прицелилась и точным броском по параболе отправила ее на верхнюю полку мебельной стенки. Там паспорт обо что-то стукнулся и с тихим шорохом провалился в щель между стеной комнаты и задней поверхностью платяного шкафа.
«Да, это вполне укромное местечко! Фиг кто найдет! – язвительно похвалил меня внутренний голос. – А теперь шевелись, уноси ноги!»