Молодой Ленинград. Сборник второй - страница 11
Пулат вернулся раздраженный, злой.
— Что с тобой? — нарочно громко спросил Степан.
— Ничего со мной, — пробурчал в ответ Пулат.
— Прекрати это, я приказываю, — в свою очередь нарочно вспылил Степан, и, словно спохватившись, что их слушает чужой, он взял бумагу и написал:
«Молодец, Пулатище! Здорово получается! Тверди одно: не могу, и все тут! Не могу больше!»
Писал Степан одобрение, но всем своим видом выражал самый неподдельный гнев.
Пулат прочитал записку и словно взбунтовался. Он со злостью разорвал бумагу и прямо-таки набросился на Степана:
— Не могу я, понимаешь! Не могу больше!.. У меня еще есть силы, чтобы…
Степан мрачно смотрел на чужого, будто огорченный всем этим, а сам в душе радовался.
Сдав среди ночи караул Степану, Пулат вышел из пещеры.
Ночь, наполненная едва уловимыми шорохами, простерлась над горами и ущельями. Луна выглядывала половиной диска из-за дальнего гребня. И всюду, куда ни глянь, зловеще поблескивали ледники да снега.
В другой раз Пулат непременно постоял бы, любуясь такими знакомыми и дорогими его сердцу картинами. Он перенесся бы мысленно к своему дому… Нет, сейчас Пулат думал о своем друге: как помочь ему? Он написал Степану:
«А на ночь надо связывать его — сможешь выспаться».
В пещере Пулат тайком передал свою записку Степану.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Утро наступало в пещере без особых приготовлений. Под плащпалаткой, что занавешивала вход, на месте черной зияющей пустоты возникла серая, со смутными признаками жизни, полоса. Все предметы, плоские ночью, теперь едва освещенные слабым светом, приобрели рельефность, а пространство — глубину.
Скоро, очень скоро серая полоса под плащпалаткой исчезла, будто ее унесло родниковой водой. Недавнюю пустоту заполнил серебристый туман. Светлые отблески запрыгали на глянцевой поверхности родника.
И вдруг лучи солнца ударили по плащпалатке и проникли в пещеру. Все вокруг Степана осветилось. Где-то поблизости засвистали вьюрки. Наступило утро.
Прошло много времени, а чужой все не вставал и не делал гимнастики. Такое случилось с ним впервые. Степану очень хотелось крикнуть: «Что же вы, господин хороший, пригорюнились? Наша ссора вам только на руку!»
Впрочем, радовался Степан несколько преждевременно.
Чужой вылез из мешка, умылся, рассыпал спички и долго стоял над ними с низко опущенной головой. Не было в нем прежней бодрости.
«Ну, дела, — думал Степан, — какая блоха укусила его? Может быть, по его расчетам и планам мы ссоримся раньше срока? Может быть, ему надо, чтобы мы ослабли больше? Боится. Рассоримся мы, так ему при этом всяко не сдобровать. Ну, дела!..»
Трудно было Степану подняться, но он встал и, стараясь держаться спокойно, проделал несколько упражнений.
Нарушитель не глядел на Степана. Он обратился к пограничнику, когда тот сел:
— Гив ми мэтчиз, плиз, — чужой объяснил это жестами. — Зоуз зат ай хэв сроун вэр ол юзд[12].
Степану захотелось поозорничать. Швыряя чуткому коробок, он выкрикнул:
— Это спички, понимаете? По-русски это — спички. Спички фабрики «Красная звезда». Отличные советские спички! Повторите!
Лицо чужого искривилось в каком-то подобии улыбки. Он повторил:
— Пички!
— Не «пички», а спички, — поправил Степан.
— Спички, — отчетливо проговорил чужой.
— Правильно. А это — рука. Есть просто рука. Есть рука карающая. Повторите!
— Рука коряйщая…
— На полный ход! — одобрил Степан. — Видно сразу — профессор!
Чужой сидел, выставив вперед колени и уткнувшись в них подбородком. Глядя на Степана снизу и прищурившись, он тихо сказал:
— Я очень виноват перед вами…
Степан больше всего удивился тому, как чужой правильно говорил по-русски. И вместе с тем нарушитель слишком старательно произносил каждое слово. Так не говорят на родном языке, на котором много лет назад произнесено первое в жизни слово — «мама».
От радости Степан готов был кричать: «Негодяй, попался все-таки! Мы вот ни столечко не сомневались, что ты за «ученый»! Не выдержал?! Вот тебе и американский шоколад! У, свиная тушонка!..» Но тут Степан нарочно напустил на себя замешательство, чтобы чужой разговорился:
— Вы… умеете?..
— Да, я владею шестью языками, — вдруг заносчиво сказал чужой, — и в том числе русским.